2.5 Маркеры «своего» и «чужого» в межкультурном диалоге

Как об стенку горох…

Русская поговорка

1. Диалог сквозь стену: семиотическая граница и межкультурная коммуникация

Успешность коммуникации в ситуации культурного контраста (так называемой «межкультурной коммуникации») зависит от действия ряда факторов. Одним из факторов общего, глобального действия, определяющим мотивационные и фатические моменты (предрасположенность к общению, антиципация целей и последствий, вступление в коммуникацию, намётка стратегии и тактического поведения и т. п.), а также и собственно содержание коммуникативных актов, – является сам факт того, что коммуниканты принадлежат к различным лингвокультурам. Данный фактор оказывает влияние как на межличностное общение представителей разных культур, так и на социальные аспекты межкультурной коммуникации (преподавание языков, перевод, международная политика и дипломатия, бизнес и т. п.). При этом вовсе нельзя сказать, что этот фактор действует только на «наивных коммуникантов», а образование и просвещение в сфере межкультурной коммуникации приводит к стиранию межъязыковых и межкультурных границ. Больший коммуникативный опыт приводит лишь к тому, что обозначается английским словом awareness (Hawkins 1991; Van Lier 1994), то есть к осознанию «инаковости» чужого, даже к признанию его «права на существование», но не к исчезновению самих различий языковых культур.

Аксиологическая дифференцировка («опасно» vs. «безопасно», «полезно» vs. «вредно», «своё» vs. «чужое» и т. п.) лежит в основе человеческой жизнедеятельности, поэтому и в межкультурной коммуникации мы сталкиваемся, в первую очередь, с оценочными стереотипами, пресуппозициями, которые оказывают существенное влияние на начало, осуществление и последствия коммуникации (Карасик 2002: 29). «А какой язык самый красивый?», «Какой язык самый легкий?» и т. п. – такие вопросы часто задают «наивные коммуниканты» вне зависимости от возраста и образования. Такая «книга рекордов», в определённом смысле, является прототипом современной массовой культуры, стремящейся везде и всюду ставить оценки. Впрочем, склонность к различению предметов окружающего мира (а, фактически, своих впечатлений о нём) – основное свойство человека, помогающее ему преодолеть страх перед континуальностью вселенной, ведь «ничто так не ободряет, как классификация» (Барт 2003: 450).

А насколько реальны границы между своим и чужим миром? Ведь даже географическая карта в смысле межгосударственных границ никак не соотносится с природной реальностью, хотя и стремится представить культурную условность как природную неизбежность. Как пишет Ю. С. Степанов, «…эта сфера, «Свои» – «Чужие», как раз такая, где само противопоставление создаётся не только объективными данными, но и их субъективным отражением в сознании» (Степанов 2001: 127). Пусть границы классификационной сетки эфемерны, но именно они создают мир, в котором живёт человеческий индивид и этническая группа.

Для примера эфемерности межкультурных границ стоит вспомнить мифологизацию границы СССР (Над границей тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят). Весьма поучителен пример с межгерманскими границами в новейшей истории. Вначале политическая семиотика создаёт физическую реальность Берлинской стены. Уничтожение же физической границы вовсе не привело в конце ХХ столетия к уничтожению границы семиотической, т. е. поведенческой. Поменялись знаки: если «при социализме» ФРГ считалось оплотом всех сил зла, то теперь территория бывшей ГДР, а точнее, её жители, проживающие ныне не только на прежней географической территории получили прозвище Dunkeldeutschland (тёмная Германия) и т. п. (Bashaikin 2000: 20-26). Подобных примеров более чем достаточно в политической семиологии. Они лишний раз подтверждают, что в природе границ нет, границы проводятся человеком, они семиотичны, культурны, идеологичны, существенны для выживания группы индивидов с определённым стереотипом поведения. Можно добавить ещё одно соображение. Как есть внутренняя цензура (также не имеющая никакой «объективной» опоры), так же существуют и внутренние границы, которые для современной Германии являются, в первую очередь, границами, барьерами межкультурного понимания (Bashaikin 2000: 23-24).

Фактор культурной (языковой, семиотической) границы является фундаментальным для межкультурной коммуникации. Само её начало предполагает, что коммуниканты определяют себя и собеседника в терминах «свой» vs. «чужой» (независимо от качественной оценки). Во всех случаях коммуниканты учитывают и маркируют свою принадлежность к разным культурам. Подобная маркированность не означает непременно противостояния, агрессивной коммуникации – достаточно часто коммуниканты ищут общее поле взаимного понимания, сближая детерминированные лингвокультурой мировосприятия для достижения успешности коммуникации. Коммуникативный баланс поддерживается двумя конкурирующими принципами: симпатии и антипатии, взаимо-действия и воз-действия. Вне зависимости от предпочтения того или иного принципа в конкретном коммуникативном акте либо событии, взаимное признание наличия семиотической границы является константным для межкультурной коммуникации.

2. Успокоительная эфемерность стереотипизации

Многие исследователи наивных взглядов на язык отмечают, что он «…получил в обыденном сознании больше отрицательных, чем положительных коннотаций» (Арутюнова 2000: 12). «Иностранный язык» в этом плане преуспел в наибольшей степени (если таковой вообще существует, ведь употребляя выражение «иностранный язык» или даже «ин-яз» мы не имеем в виду никакого конкретного языка, а скорее систему представлений, фобий и страхов о предыдущем опыте общения с иностранцами либо с иностранными текстами). Возможно прав Д. Мацумото, утверждая, что «эффект иностранного языка» связан с временным снижением мыслительных способностей людей, когда они используют иностранный язык (Мацумото 2002: 273-274). Принижение собственных сил вызывает у человека вполне естественную защитную реакцию в виде стереотипов, представлений и предрассудков, комплексов дискурсивных действий и т. п.

Стереотип создаёт идентичные впечатления о любом представителе некоторой социальной группы, по всей видимости, необходимые для определения нашего отношения к ней, нашего способа поведения по отношению к ней, нашего способа приспособления к социальной среде, состоящей из отдельных индивидов. Стереотип этнокультурной и лингвокультурной группы стирает границы между индивидами, но проводит, закрепляет и поддерживает границы между самими группами. В целом, стереотипизация реакций человека, его поведения экономит усилия, снижает неопределённость существования, позволяет человеческому существу адаптироваться к окружающей социальной среде (Lippmann 2004: 81, 95).

Стереотип, как правило, аксиологически и эмоционально маркирован. Внешняя, «чужая» социальная группа часто оценивается как нижестоящая. В то же время, этноцентризм, как тенденция «оценивать (курсив наш – В. Б. К.) мир с помощью собственных культурных фильтров» сам по себе ни плох, ни хорош, это «нормальное следствие социализации и приобщения к культуре» (Мацумото Д., 2002, с.74-75). Можно, таким образом, вести речь о гибком, либо негибком этноцентризме (Там же:  77). Подготовка специалиста в сфере межкультурной коммуникации предполагает развитие определённой степени гибкости (связанной с проницаемостью, но не с полной стираемостью границ). Исходная позиция «непросвещенного» пользователя менее гибка, иногда неприятие чужого переносится и на межкультурного посредника: Они нас бомбят, а Вы их язык учите! (сказано с укором, из фильма о войне). В лучшем случае преподаватель иностранного языка воспринимается как отчасти не-свой: Нерусская она какая-то, сразу видно – «англичанка» (из разговора о школьной учительнице).

«Понять другого» непросто. Человек понимает только то, что уже сумел понять, узнавание легче, «комфортнее», нежели познание нового – ср. идею «дискурсивной реальности комфорта» у А. А. Филинского (Филинский 2002: 56-57, 85 и др.). Ведь, как уже говорилось выше, язык и другие коммуникативные системы, в определённом смысле, произошли из страха перед непознанной нерасчленённостью окружающего мира. Познанный, разграниченный, расчленённый и обозначенный мир воспроизводится в повседневном дискурсе как «свой», «безопасный», комфортный, не-агрессивный. Стереотипы своей и чужой культуры успокаивают, создают и поддерживают эфемерное чувство безопасности. Дискурсивный комфорт, который индивид создаёт и старается поддерживать в стабильном виде, является реакцией самосохранения, которая проявляется в стремлении сохранять привычные, комфортные дискурсивные практики, обеспечивающие дискурсивную идентичность или выживание. Даже манипуляция, то есть создание новой «реальной реальности» при сохранении реальности дискурсивной, опирается на существующие комфортные практики: традиции, предрассудки, мифологемы и т. п. (Филинский 2002: 59).

Любой дискурс направлен не на передачу информации; основной функцией дискурсивной деятельности является делимитация, отграничение коммуникативного и жизненного пространства. Коммуникативное поведение добивается идентификации со «своей» аудиторией и дистанцирования от «чужой». Межкультурный дискурс связан с объединением масс и групп индивидов («ориентирующая функция», по А. А. Филинскому) и отграничением их от других групп индивидов по параметру интерпретации социальной реальности («дискурсивное конструирование социальной реальности»).

Идентификация и дистанцирование являются взаимодополнительными процессами, двумя сторонами одной семиотической границы. А. А. Филинский, вслед за М. Л. Макаровым, разграничивает дискурс идентичности и дискурс отчуждения в сфере политики (Там же). Вероятно, подобный подход применим и в сфере межкультурной коммуникации.

В наивных взглядах, приписывающих оценки той или иной культуре, знакам той или иной культуры, нарушается принцип системной конгруэнтности (соответствия системе, совместимости с ней): знаки, принадлежащие иной семиотической системе, иному культурному коду, иному языку интерпретируются через посредство своей собственной системы, своего языка, своей культуры (Кашкин 2003: 89-90). Но любая семиотическая система есть система условностей, ведь, как писал В. фон Гумбольдт, «каждая нация имеет своё понятие о естестве». Межкультурный дискурс (в особенности в стремлении успокоить, обеспечить выживание, защитить своё культурное пространство от чужого) представляет условно-культурное как естественную, природную или псевдо-природную необходимость (ср. Барт 2003: 66, 426).

3. Маркирование семиотической границы в межкультурной коммуникации

Маркеры своего и чужого в межкультурной коммуникации и внутрикультурной коммуникации о межкультурных отношениях распадаются на три уровня:

• уровень общекоммуникативных установок («свой» vs. «чужой» язык, культура) – уровень системы;
• уровень концептов («своё» vs. «чужое» слово, имя, понимание слова и т. п.) – уровень элементов;
• уровень коммуникативного поведения («своя» vs. «чужая» модель поведения, речь) – уровень дискурса.

Общекоммуникативные установки. Этимология слова чужой связана с чудной «необычный, странный» (ср. Степанов 2001: 140). Свой же язык связывается с ясностью, прозрачностью, понятностью (ср. переосмысленное слово немецк. deutsch – andeuten). Подобное «наивное» представление в той или иной мере присуще всем коммуникантам, вне зависимости от степени их просвещённости в сфере научных основ межкультурной коммуникации.

В социальном плане общая оценка чужого языка («языковой имидж») проявляется в массовой культуре и литературе, в образовании, в экономико-политических предпочтениях и т. п. Подобная оценка складывается из множества субъективных оценок и предпочтений и, в свою очередь, влияет на последние. Например, выбор иностранного (первого, второго, третьего и т. д.) языка в сфере образования и самообразования во многом связан не только с экономической и культурной ситуацией в мире, но и со сложившимися стереотипами, мифологемами. Так, например, в современной России считается, что испанский язык легче немецкого или французского, поэтому студенты языковых факультетов предпочитают в качестве второго языка испанский (хотя экономически сейчас более выгоден немецкий).

Действительно, при пересечении границы гумбольдтианского круга создаётся ситуация языкового и культурного контраста. В результате возникает бытовая аксиология в форме стереотипов собственного коммуникативного поведения в иноязычной и инокультурной среде, и в виде языкового или этнического «имиджа», системы мифологем, стереотипов того или иного языка или этноса в массовом сознании (Shuy 1981: 315-326). Мифы о чужих языках и народах (мифология семиотической границы) соотносятся со степенью сформированности толерантного сознания в данном социуме и с поведенческими стереотипами отдельного пользователя языка и носителя культуры.

Разумеется, в национальной концептосфере даётся оценка только тем языкам, которые тем или иным образом значимы для данной культуры. Это либо языки территориально близких народов (финский, украинский и др.), либо культурно связанных народов, международные языки-доминаторы (английский, китайский и др.).

4. Семиотическая граница коммуникативной личности и дискурсивное поведение

Имя, с которым человек «идёт по жизни» также принадлежит к концептуальному слою дискурса. Фактически, имя (как и имя этноса) – это мифологемный маркер концептуальной программы жизни человека. Разумеется, это следует понимать не в том смысле, что имя какими-то своими чертами предопределяет судьбу человека, а в том, что в определённом социуме складывается система представлений об именах. Именно на эту систему представлений и опирается мифологема имени собственного. Среди имён собственных особой маркированностью и концептуальной «заряженностью» обладают иноязычные, инокультурные имена. Многие заимствованные тем или иным социумом имена обладают исторической памятью, ретроспективной интертекстуальностью: Фидель, Адольф в России, шведские имена в Финляндии (Оути – имя одной из королев) и т. п. Их использование связано со стремлением либо установить межкультурный диалог и взаимопонимание («стирание» границы), либо показать особые качества, «инаковость» человека-носителя иноязычного имени (подчеркивание границы).

Как уже было сказано, человек проходит две стадии самоидентификации: отграничение себя как индивида от социальной среды, состоящей из других индивидов и отграничение себя как вида или подвида (нации, народа, социума, общности) от других социальных групп. Антропоним и этноним стоят в центре социального дискурса, определяющие границы внутреннего и внешнего микромира, среды обитания человеческой особи.

Политические партии и группировки, банды и подростковые группировки, болельщики футбольной команды и фанаты рок-звезды в дискурсивном и – шире – коммуникативном поведении проявляют удивительную, может быть для них самих, но неудивительную для исследователя универсальность. Они объединяются по признаку подобия и заставляют других членов группировки вести себя в соответствии с внутренними коммуникативными нормами. Они отделяют себя от других по тем же самым признакам норм коммуникативного поведения. Маркерами границы служат мифологемы-автономинаты и мифологемы-гетерономинаты (в том числе – и в особенности – с отрицательными коннотациями: чухонцы, фрицы, бульбаши, макаронники, черные, лохи и т. п.), дискурсивное поле номинантов (грязные русские; он действовал очень аккуратно, по фински), нормы дискурсивного и коммуникативного поведения.

В ряде случаев дискурсивная реакция коммуниканта может выражаться в различных вербальных симптомах «культурного шока»: «Почему они («чужие») делают так-то, а не делают вот так-то?!» и т. п. (Стернин 2001: 153-156). Ряд авторов выделяют также невербальные маркеры «чужого»: внешние признаки, одежда и украшения, взгляд и общее выражение лица, кинесика и проксемика, даже запах (Донец 2002: 42-47).

Маркер чужого социума (чужой социальной группы) в процессе социализации индивида становится маркером его собственной границы как границы коммуникативной личности. Маркировка «чужого» в дискурсивном поведении проявляется, в первую очередь, в вербальном выражении той или иной оценки коммуникативного поведения представителя иной культуры. Данная оценка может быть как положительной, так и отрицательной. Неизменным опять же остается факт признания инаковости чужого, проявляющийся в коммуникативном поведении в ситуации культурного контраста.

5. Этнолингвистическая и межкультурная компетенция

Маркеры «своего» и «чужого» не являются раз и навсегда установленными, они проявляют территориальную, индивидуальную и историческую неоднородность. Как уже говорилось, наиболее дифференцированы гетерономинаты в пограничных областях, именно здесь присутствуют в достаточной степени отрицательные коннотации, в центре собственной этнокультурной среды образ «чужого» менее эмоционален, более взвешен. Баланс негативных и позитивных коннотаций в мифологемах-этнонимах меняется также и в зависимости от исторической эпохи, исторических и интертекстуальных событий (прецедентные тексты могут в значительной степени изменить существующий стереотип).

Различия в понимании маркеров «своего» и «чужого» зависят также от социальной функции и предыстории конкретного индивида. Например, межкультурные посредники более толерантны в отношении негативных коннотаций, зачастую вовсе их отрицают, у них вырабатывается осознанный метакоммуникативный взгляд. Таким образом, этнолингвистическую компетенцию можно воспитывать.

Исследование коммуникативного поведения в условиях культурного контраста призвано внести существенный вклад в подготовку учебных пособий по иностранным языкам и культурам. Фактически, специалист по иностранным языкам, межкультурной коммуникации и переводу не может считаться полностью сформировавшимся, если его языковые знания и навыки не дополняются знанием коммуникативного поведения и умением его правильно интерпретировать в соответствующих ситуациях. Многие современные авторы отмечают «культурогенность» учебного материала как его способность выступать маркером «своего» и «чужого» в условиях межкультурного общения (Гришаева 2003: 66-67).

Кашкин, В.Б. Парадоксы границы в языке и коммуникации. Воронеж: Издатель О.Ю.Алейников, 2010. С.221-229.