1.6 Функциональные типы неопределённого артикля

Un silence est solution de continuité dans “le bruit”,

Un bruit, solution de continuité dans “le silence”.

Gustave Guillaume. Le problème de l’article..., 1919

1.    Введение

Рассмотрим дискретизацию, «разрезание» универсального семантического пространства <Неопределённость>, проведение в нём границ различными языками, имеющими неопределённый артикль (НА) в явной грамматике (артиклевыми языками). Выводы основываются на анализе параллельных переводов с русского языка, не имеющего грамматизованной неопределённо-артиклевой формы имени (безартиклевого языка). Тексты переведены независимыми друг от друга переводчиками – таким образом избегается возможная взаимная интерференция. Разумеется, проведение границы между артиклевыми и безартиклевыми языками условно, более адекватным было бы расположение НА сопоставляемых языков, как функционально различных явлений, в рамках общего континуума неопределённости. В «безартиклевом» русском языке ряд авторов выделяет супрасегментный (связанный с порядком слов и интонацией) артикль. Г. Гийом в своё время также писал о скрытом, «оккультном» артикле в латыни (Guillaume 1919: 311-312). Такой подход представляет границу между артиклевыми и безартиклевыми языками не как строгую линию границы, но как континуальную градацию перехода. Близкий подход к средствам выражения определённости (шкала градаций) можно встретить в теории индивидуализации Р. де ла Грассери (Grasserie 1896: 384-386), в теории конкретизации (движение от абстрактного к конкретному) Г. Гийома (Guillaume 1919: 21-25) и у ряда более поздних авторов.

Объем функциональных возможностей НА установлен путём анализа совпадений и различий грамматического выбора. Общий корпус был разделён на подгруппы в зависимости от наличия того или иного формального средства в одном, двух, трёх и т. д. переводах. Учитывались две пары противопоставлений: НА vs. нулевой артикль (ØA) и НА vs. определённый артикль (ОА). Специфические типы артикля (партитивный, множественного числа, периферийные средства) рассматривались как частные случаи неопределённости.

2.   Неопределённый артикль в зачине сказки

Сказочный текст для всех языковых культур признаётся прототипом Текста и даже моделью Языка вообще. С другой стороны, именно неопределённо-артиклевые формы имени являются ключевыми для сказочного текста, вводя так называемый термовый словарь сказки (Ревзин 1975: 90-91; Цивьян 1979: 345-347; Weinrich 1969: 66). Признаётся, что первая фраза зачина сказки (типа жил-был Х) является классическим примером интродуктивной референции, выражаемой практически всегда с помощью неопределённого артикля (далее НА), весьма часто даже и в безартиклевых языках (ср. рус. потенциальный НА: Жил да был один король...). Анализ параллельных переводов с русского на ряд артиклевых языков даёт основания утверждать, что функциональная сфера неопределённо-артиклевых форм в различных языках не симметрична: функциональные потенциалы этих форм могут быть расположены в пределах континуума от меньшей степени развития НА до большей (Кашкин 1996: 35-36.). Можно говорить о минимальной степени грамматизации потенциального НА, например, в болгарском языке, хотя и в несколько большей степени, чем в русском (под потенциальным артиклем или протоартиклем мы имеем в виду только слово типа один, а не какие-либо иные способы передачи значения неопределённости). Если же посмотреть на способы выражения неопределённости более широким взглядом, включив в них такие средства, как порядок слов и просодические явления (интонацию и логическое ударение), то в русском языке можно говорить о «супрасегментном артикле». Неопределённость в данном случае передаётся в рамках грамматико-контекстуального комплекса (форма + лексическое наполнение + контекст), то есть, объединения разноуровневых средств для выражения единого грамматического значения. Подобные явления могут быть названы грамматической просодией.

Попробуем проанализировать соотношение артиклей в зачинах сказок на ряде языков[1] (для наших целей определённый (ОА) и нулевой (ØA) артикли будут лишь фоном, на котором разыграется функциональная драма НА). Приняв «презумпцию употребления» НА в инициали сказки, попытаемся интерпретировать случаи неупотребления, отступления от данного стандарта.

В одном из итальянских сборников собраны сказки о животных. ØA во всех семи случаях связан с использованием имени собственного (Fratel Coniglietto «Братец Кролик» и др.), которое обычно принято ассоциировать с определённостью, равно как и уникальные имена (il Sole «Солнце», lo Spirito del Bene «Дух добра», la Morte «Смерть»), составляющие 7 из 38 употребленных ОА. Из оставшихся 31 – один случай ситуативно-культурной уникальности (la moglie di un contadino «жена крестьянина»; для европейских культур «жена» – уникальный предмет), все же остальные – имена животных. Что представляют собой имена животных в сказке? Пожалуй, в чём-то они близки именам собственным. В мире сказки животные-персонажи живут под своими родовыми именами. И в немецком сборнике, где на 49 НА приходится всего лишь 3 ØA и 3 ОА, все три случая употребления ОА – в сказках о животных. Нельзя, однако, отрицать и обратной возможности, то есть, употребления названия животного с НА: итал. C’era una volta un lupo e una volpe «Жили-были волк и лиса», но точно так же нельзя отрицать и возможности употребления НА с именем собственным (во всех сопоставляемых языках): венгерск. volt egy Világszép Jánossa «Жил-был (один) Янош Прекрасный» (далее по ходу рассказа, как и полагается, идёт ОА); англ. The tale is about a Mr. Noy, a well-liked farmer, who lived near Selena Moor «Это сказка о некоем господине Ное, всеми любимом фермере, который жил близко от болота Селена». С именем собственным могут употребляться в интродукции и некоторые средства периферии микрополя, типа определённый, некоторый и даже один в артиклевой функции в сильноартиклевом языке: At Axholme, alias Haxey, in ye Isle, one Mr. Edward Vicars..., together with one Robert Hallywoll a taylor, intending… «В Аксхольме, или Хакси, на острове, некий г-н Эдвард Викарс, вместе с неким Робертом Холливоллом, портным, собирались…» – подобные случаи больше характерны для безартиклевого русского. Однако возможность употребления не равна обязательности. Если НА в интродукции обязателен (обязательность понимается не как внешний фактор по отношению к отправителю сообщения, а как правила соотнесения его интенции и антиципируемой инференции) для нарицательных имён, то для имён собственных он возможен в том случае, если говорящий не ожидает от слушающего соответствующего понимания без такого «усилительного» употребления. Употребление один вместо НА в сильноартиклевом английском (пример выше) связано с ещё бóльшим усилением по шкале ожидаемой инференции получателя.

Кроме того, следует отметить, что все из 30 остающихся случаев употребления ОА представляют персонаж сказки в позиции субъекта предложения, а связь субъектности, топикальности и тематичности с определённостью неоднократно отмечалась (Ревзин 1978: 258-262.). Приведем пример интродукции из двух венгерских сказок (это свойственно не только венгерскому языку), одна из которых вводит основной терм (главного героя) посредством конструкции жил-был {НА} какой-то кто-то: Volt egyszer egy nagyon szegény cigány «Жил-был однажды один очень бедный цыган»; другая же использует конструкцию {ОА} кто-то был какой-то: A cigány nagyon szegény volt «Цыган был очень беден». Как в одном, так и в другом случае цыган вводится впервые, но рематическая часть, обладающая «избирательным сродством» с неопределённостью, во втором перемещается на слово бедный. Как видим, имеются и синтаксические факторы выбора ОА/НА, взаимодействующие с общетекстовыми и общеситуативными.

Получается, что во всех случаях неупотребления НА в интродукции мы не увидели случаев «свободного» выбора ОА или ØA (то есть выбора, мотивированного концептуализацией ситуации как определённой), всякий раз их употребление было связано с тем, что НА в этих случаях не мог быть употреблён. Это значит, что есть как текстовые, так и внетекстовые факторы употребления НА, причём к тому же и факторы внеситуативные, которые можно было бы назвать словарными. В тех случаях, когда в сказочной инициали мы встречаем иной артикль вместо ожидаемого НА, мы имеем дело исключительно с внетекстовыми факторами. В то же время, неопределённость как поле, как фон «разлита» по остальной части начала текста, она проявляется через посредство обстоятельственных элементов, если уж субъект не может не быть определённым (C’era una volta il lupo «Жил-был однажды волк»).

Таблица 1.6.1

Процентное соотношение артиклей в интродуктивных фразах сказок на сопоставляемых языках

* соотношение артиклей в сборнике сказок о животных;

** в русском подсчитаны случаи «грамматической просодии»

Поле неопределённости в начале сказки в целом имеет бóльшую «напряженность»: даже если основной терм введён не c НА, во всех языках наблюдается скрытое выражение неопределённости, как бы «разлитой по окружающему тексту»: итал. Una volta il Signore e San Pietro passarono per un campo, quando tra un filare e l’altro schizzò fuori una lepre «Один раз Господь и Святой Пётр проходили по одному полю, когда между одной бороздой и другой проскочил (один) заяц». Именно поэтому мы не связываем появление ОА у основного терма сказки в интродуктивной фразе (инициали) с текстовыми факторами. Большей частью ОА в инициали связан с факторами словарными, которые приходится, таким образом, считать факторами более высокого ранга. Напрашивается вывод: интродукция является типичным текстовым контекстом для неопределённости, даже если главный терм вводится с ОА. То есть, без учета остальных факторов текстовая позиция интродукции основного терма (инициаль) является обязательной для неопределённости при соответствующем синтаксическом оформлении (тип жил-был).

Синтаксическая структура инициали может считаться грамматизованной как по функции: введение ремы в артиклевых языках с относительно жёстким порядком слов (в безартиклевых и в слабоартиклевых грамматизуется сам порядок слов), так и по форме: а) в некоторых языках можно наблюдать отсутствие, в рамках этой конструкции, согласования глагола быть с вводимым термом и дальнейшими глаголами, относящимися к этому терму: итал. C’era una mamma e una figlia, che tenevano una locanda nobile досл. «Жил(а)-был(а) (sic! ед. число) одна мать и одна дочь, что имели достойное жилище»; C’era tre sorelle, a lavorare in un paese «Жил-был (sic! ед.число) три сестры, которые собирались работать в одной деревне»; венгерск. volt három leány «Было три сестры»; Volt két fiatalember «Было два юноши»; б) в некоторых языках образовались безличные формы интродуктивной конструкции: болгарск. имало; испанск. había; франц. il y avait.

Как видно из Табл. 1.6.1, по интродуктивным фразам ни один из артиклевых языков не проявляет особых, отличных от других свойств. Даже болгарский и венгерский (слабоартиклевые, если учитывать функциональный потенциал НА в этих языках в целом) в интродуктивных предложениях проявляют полное единодушие с сильноартиклевыми. Практически все случаи употребления ОА в инициали связаны с именами собственными, уникалиями или с притяжательной или ситуативной уникальностью (в одном царстве только один-единственный царь, у одной жены только один-единственный муж, у одного человека только одна-единственная голова и т. п.), то есть, с теми случаями, когда употребление НА могло бы привести к непониманию. Некоторое исключение составляет венгерский язык: иногда употребление ОА в инициали не нейтрализуется указанными аргументами (уникальность): Falujába tartott a kiszolgált katona «В деревню вернулся отставной солдат; Egyszer egy faluban a háziasszony rajtakapta… «Однажды в одной деревне умерла хозяйка дома». Если встречающееся нулевое оформление можно интерпретировать как реликт прежней системы (неопределённость выражается нулём), причём не только в венгерском (итал. C’era una volta marito e moglie «Было (sic!) один раз муж и жена»; болгарск. Живял в някое село умен и добър старец «Жил в одном селе умный и добрый старик»), то появление ОА в интродукции для предыдущего этапа развития артиклевой системы нехарактерно. Сомнительно было бы интерпретировать эти факты и как стилистический приём, свойственный более современной литературе. Будем считать это венгерской идиоэтнической особенностью.

3.   Границы явной и скрытой грамматики в артиклевых и безартиклевых языках 

Анализ русского материала подтверждает мысль о том, что функционально-семантическая сторона универсальной категории определённости/неопределённости принципиально одинакова в артиклевых и безартиклевых языках. В Табл. 1.6.1, в графе НА, условно учтены предложения с инверсией, то есть, с порядком слов VS, с типичной интродуктивной сказочной формулой жил-был кто-то, который, либо просто с инвертированным порядком слов типа (с)делал кто-то, а также ряд формально бессубъектных предложений типа (кому-то) из чего-то сделали (было сделано) что-то, то есть, учитывались предложения, обычно ассоциируемые с экзистенциальной интродукцией. Условное неупотребление артикля и условный ОА связаны, как и в других языках, с именами собственными и уникалиями (Ангел, Царь, Буря, Воробей Воробеич). Как это уже указывалось ранее для артиклевых языков, именно в этих и только в этих случаях встречается порядок слов SV, как грамматизованное супрасегментное средство выражения определённости: Дятел красноголовый лазил день-деньской по пням и дуплам; Козёл повадился в огород. Это подтверждает лишний раз вывод о функционально-типологической эквивалентности линейных и нелинейных средств – таких как артикли ОА/НА и некоторые синтаксические обороты, с одной стороны, и порядок слов SV/VS, с другой.

Отсутствие формального НА, равно как и ОА, не мешает скрытой грамматике русского языка выражать, причём достаточно эксплицитно, универсальную категорию определённости/неопределённости. Вопрос упирается, скорее, в принципы классификации грамматических средств: какое из них считать собственно грамматическим, а какое – нет. Многие исследователи говорят о наличии «супрасегментного» артикля в русском языке, а Г. Гийом в своё время писал и об «оккультном» (occulte) артикле в латыни (Категория 1979; Guillaume 1919: 311-312). Этот «вопрос о терминах» может решаться только с учётом двух взаимодополнительных возможных позиций наблюдателя: монолингвистической и полилингвистической, то есть, в рамках одной конкретной языковой системы и в рамках абстрактного универсального языка. Признавая функциональную эквивалентность разных типов грамматических средств (см. Рис. 1.6.1), мы встаем на полилингвистическую позицию. В границах моноязычной грамматики решение вопроса могло бы быть другим.

Рис. 1.6.1. Типология способов выражения грамматических значений в явной и скрытой грамматике

Выделяя анализ и синтез, как различные способы выражения грамматических отношений, мы ориентируемся на параметр дуалистического соотношения плана выражения и плана содержания. Анализ: одному элементу плана выражения соответствует один элемент плана содержания. Синтез: одному формальному элементу соответствует полифункциональное единство[2]. Для супрасегментной грамматики характерно обратное: различные средства направлены на выполнение одной функции. Реальный грамматико-контекстуальный комплекс содержит в разной пропорции все способы, и кроме того, наблюдаются динамико-исторические сдвиги в распределении этих способов, может быть, поэтому картина представляется «пёстрой»: множество функций соответствует множеству формальных средств. Аналитический способ выражения объединяет явную и скрытую грамматику как в системном, так и в историческом плане, хотя отдельные элементы грамматико-контекстуального комплекса могут быть полифункциональными, а комплекс в целом может включать и супрасегментные средства. В то же время это промежуточное, пограничное явление (как и сам языковой знак – явление двойственное, асимметричное, дуалистичное) позволяет обеспечить сравнение средств грамматики явной и грамматики скрытой.

Большинство исследователей болгарского, и иногда венгерского, языка предпочитает «не замечать» НА, или артиклевой функции у числительного (см., например, История 1989: 390-392; Станков 1984: 3-195). Надо сказать, что подобные взгляды высказывались лингвистами и в отношении сильноартиклевых языков. Так, дю Марсэ, критикуя своих предшественников Арно и Лансло за выделение НА, рассматривал un, une наряду с quelque, certain, tout, лат. quidam и др. как препозитивные прилагательные. Амадо Алонсо приводит около десятка «аргументов» в пользу того, что в современном испанском un/una является неопределённым местоимением, а не артиклем (Sahlin 1928: 232-233; Alarcos Llorach 1967: 20). Пожалуй, только английский a/an, формально разошедшийся с числительным one, избежал этой участи именно благодаря тому, что разница в плане содержания в нём поддерживается и разницей в плане выражения, и граница м ежду числительным и артиклем «видна невооружённым глазом». Нельзя не признать, что во всех примерах, приводящихся в качестве аргументов, фигурирует именно неопределённое местоимение или прилагательное, но делать отсюда вывод об отсутствии НА вообще можно только при принятии явно абсурдной общей посылки об изоморфизме двух планов! В определённом смысле, здесь можно усмотреть и «отголоски» наивной лингвистики, стремящейся всюду к однозначности, одно-однозначному (изоморфному) соотношению планов выражения и содержания.

Действительно, как чисто статистически, так и в системно-функциональном плане появление НА в венгерских, а тем более, в болгарских текстах весьма ограничено. Но, как показывает материал параллельных переводов, синтаксические конструкции и функциональные типы, в которых один в артиклевой функции все же встречается, типологически сходны с начальными этапами формирования НА в языках с сильным, развитым артиклем. В связи с этим, целесообразнее рассматривать один и в венгерском, и в болгарском, да даже и в русском языках как слабый артикль или как протоартикль на разных этапах грамматизации. Это ни в коем случае не означает монолингвистического «признания» или «непризнания» артикля (НА) как категории в границах грамматики одного из конкретных языков – «погранично-таможенные методы» особенно неприемлемы в таком тонком деле, как человеческий язык. С точки зрения полилингвистической, перед нами в каждом языке – всего лишь один из вариантов выражения некоторого пучка функциональных констант, связанных с данным континуумом универсальных смыслов. Более того, именно данные языков со слабым или только зарождающимся НА помогают более детальному, дискретизированному рассмотрению функционального спектра НА в сильноартиклевых языках.

Говоря о факультативности и обязательности, следует ещё раз отметить весьма сильную относительность подобных обобщённых оценок. Интересно обратить внимание на приведённый (по другому поводу) Дж. Мак-Лафлином перевод на современный английский язык отрывка из Истории Беды Достопочтенного (древнеанглийский период, 673-735 гг.) В этом переводе, как и в оригинале, нет ни одного НА, хотя ОА присутствует даже в тех случаях, когда в оригинале его нет. Подобное игнорирование НА, наряду с древним порядком слов, создаёт эффект стилизации текста «под старину». Получается, что и в сильноартиклевом языке можно, «если очень захотеть», сделать НА факультативным (MacLaughlin 1970: 11)! Если вспомнить об известных возможностях опущения артиклей в телеграфном стиле, в заголовках и др., то факультативность оборачивается опять же только лишь одним из множественных факторов выбора.

Фактически, в современном болгарском языке мы наблюдаем переходный, пограничный момент трансформации системы выражения определённости/неопределённости, конкуренции разных способов выражения данных грамматических значений. Такая конкуренция, разумеется, происходит всегда и в любом языке, но есть случаи, когда конкурируют периферийные и центральные средства (как в русском: один vs. нелинейные средства), и есть случаи, когда какое-то из периферийных средств перемещается ближе к центру, фактически изменяя тип языка, точнее, характер, «тип-в-языке». Именно эта ступень расширения сферы функционирования НА и наблюдается в болгарском языке.

В венгерском языке НА находится на более «продвинутой» ступени в смысле отсутствия факультативности в ряде грамматико-контекстуальных комплексов. Ограничения на употребление НА во многом связаны с различными стилистическими рангами и жанрами, лексическими запретами и предпочтениями. Функции НА в венгерском более разнообразны и стабильны, но полного функционального разнообразия, характерного для языков с сильным артиклем, в венгерском языке мы не наблюдаем. В венгерских языковедческих работах до последнего времени, как и в болгарском языкознании, внимание в первую очередь уделялось ОА. Более ранние работы, грамматики XVII-XVIII вв., указывают на существование артикля вообще, однако НА, равно как и неопределённость, выраженная в типе глагольного спряжения, столь характерная для венгерского, почти не рассматриваются. Вряд ли стоит напрямую приравнивать «возраст» артикля в том или ином языке и границы его функциональных возможностей на современном этапе развития, но всё же очевидно, что венгерский НА появился раньше болгарского (в нашем распоряжении имелись переводы Евангелия, сделанные в Венгрии в XIV-XV вв., с «артиклевой партитурой», практически полностью совпадающей с современной), он обладает бóльшими функциональными возможностями, да и среди грамматистов получил более широкое «признание».

Универсальный общечеловеческий язык, таким образом, обладает сферой потенциальной, латентной грамматики, реализующейся в границах либо явной, либо скрытой грамматики конкретных языков. Принадлежность возможных элементов к нечёткому множеству потенциальной грамматики характеризуется некоторой степенью принадлежности, то есть, сама граница этой нечёткой сферы является нечёткой, континуальной (Пиотровский 1975: 209). Определение её границ и наполнения для исследователя состоит в привлечении эмпирического материала возможно бóльшего объема, с одной стороны, а с другой – в установлении функционально-прагматической детерминированности сферы грамматики. Движение исследования должно осуществляться при достижении возможно бóльшего баланса между эмпиризмом и монолингвизмом первого подхода (и бесконечностью материала!) и субъективизмом и умозрительностью второго. Истина может лежать посередине.

4.   Прагматический аспект в изучении артикля

Отношения артиклей выходят за рамки чисто текстовых, линейных, опираясь также и на факторы, связанные с отправителем сообщения, его получателем или героем. Выбирая один экземпляр из множества, мы производим анафорическое отнесение к предыдущему опыту индивида, или к совместному коллективному опыту. Данная сторона артикля параллельна центробежной функции единицы, если вспомнить двусторонность единицы в понимании Ник. Кузанского (Кузанский 1979: 51-58, 234-236). При собственно текстовой анафоре напрашивается аналогия с порядковой единицей, с левой частью числового ряда – ср. также концепцию К. Бюлера (Бюлер 1993: 277-283).

С другой стороны, НА вводит единицу, которая качественно выделяется из ряда подобных, предвосхищая определение этой единицы как в будущем совместном опыте участников диалога, так и в тексте. В этом случае видна центростремительная, качественно-выделительная функция единицы. В тексте же – аналогия с правой частью числового ряда. Катафорическая сторона семантики НА, направленная в сторону ситуативно-конкретного опыта, служит основой функционирования его как интродуктора точки зрения.

И в том, и в другом случае НА, как и другие артикли и полуартикли, связан с участниками речевого акта (отправитель – получатель – герой), то есть, является потенциальным шифтером, получая эту характеристику при актуализации. Хотя, по теории Якобсона, артикль скорее следует отнести к коннекторам, а не к шифтерам (Якобсон 1972: 98). Способ локализации пространственно-временного процесса (Том 1975: 215; Иванов 1979: 107) артиклями не абсолютен, а аналогичен указанию направо/налево.

5.   Межъязыковой инвариант артиклевых языков 

Параллель «русский прото-НА – все языки НА» в количественном плане невелика, но распадается на довольно чёткие группы. Первую и основную группу параллельных переводов составляет использование один (здесь трудно провести границу в языках с формально совмещенными артиклем и числительным) в чисто счётной функции, в количественном центробежном смысле: (только) один(-единственный) Х; не более, чем один Х. Числительное стоит, как правило, под ударением, в соответствующем контексте:

но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил;

Особое место среди центробежных смыслов занимает сочетание один из. Это также промежуточное явление между числительным и собственно артиклем, причём часть смыслов здесь связана и с партитивностью:

Да, я желал бы видеть одну женщину из заключённых;

Это этапы той «ментальной процедуры», которая в НА представлена одномоментно: называется единица, вводится оператор выведения из класса, и называется сам класс. При этом в наименовании класса уже содержится имплицитно качественная сторона значения.

В пограничной области артикля и числительного преобладает центробежность единицы (её количественная сторона, противопоставление единицы и класса). Ближе к центростремительности (к полюсу качественных смыслов) сочетания типа (один) другой Х, и ещё в большей степени (один) целый Х. Первый тип представлен в гибридных артиклях (типа another, alguno, irgendeinen и т. п.), либо в периферийных средствах (wieder ein, ancora un):

пришли мне какой-нибудь новый роман, только не из нынешних;

В болгарском языке выражение обобщённо-классового качества (тип любой или какой-нибудь) не столь распространено, но подобные примеры в литературе встречаются: Вълчицата мишкуваше – най-недостойния лов на един вълк // «Волчица ловила мышей – вид охоты, самый недостойный для волка» (Маслов 1956: 95). При этом примеры не покрывают всю сферу <любой> или <какой-то>. НА-форма здесь выступает в репрезентативно-показательном смысле, то есть, в сравнении с неким эталоном класса, с его качествами, но при этом имеется конкретный объект, сравнение которого с эталоном и производится.

Неупотребление НА перед определением характерно для начальных этапов развития артикля во многих языках. Подобные ограничения проявляются на нынешней стадии в болгарском и, отчасти, в венгерском языках. Помимо вышеуказанной обобщённо-классовой функции, не предпочитается НА и при обозначении конкретно-классового качества в конструкциях типа такой Х:

что она могла возбудить любовь в таком необыкновенном человеке;

В данной конструкции качество стоит «под ударением», имплицитно подразумевается сравнение (может проявиться и эксплицитно), которое, судя по историческим наблюдениям, также не сразу входит в функциональный потенциал НА. В то же время, качественные смыслы, связанные с контекстуальным добавлением очень, не противоречат НА ни в одном из языков:

С нею был коротко знаком человек очень замечательный;

Смысл единицы, разворачиваясь между двумя полюсами – центробежности и центростремительности, количественности и качественности – проявляет себя в конкретных языках в виде трёх основных зон: зоны уверенного употреб