4. Заключение: Границы и пограничные явления в языке и коммуникации

Тихо на границе,

Но не верьте этой тишине!

(М. Матусовский)

1. Асимметричность знака и межъязыковые различия

Язык соткан из парадоксов и пограничных явлений. Сам по себе язык является пограничным явлением – посредником между человеком и окружающей средой. Единая картина мира в человеческой речи предстаёт как цепочка фрагментарных предикаций, номинаций, скреплённая интенциональностью и приправленная эмоциональностью.

Восприятие фрагмента мира, доступного в данный момент человеку представляет собой целостный образ, «гештальт». Речь неизбежно линейна, и этот целостный образ мы вынуждены описывать «по цепочке», по фрагментам, по дискретным элементам. Портрет фотомодели на обложке присутствует перед нами и в нашем восприятии в своей целостности, а вот устное описание её внешности вынуждено «отрезать» от образа по кусочку: «У неё были такие-то глаза, такой-то нос, такие-то уши…». При этом каждый из авторов описания найдёт свой собственный путь «прохождения» по образу; один опишет «глаза – нос – уши», другой – «нос – уши – глаза», возможно, кто-то опишет каждый глаз в отдельности, – и в этом проявится «творческое начало» в создании речевого произведения.

Впрочем, восприятие целостного зрительного образа с точки зрения психологии также не является подобным мгновенному фотографическому отпечатку. Глаз скользит по объекту, переходя от одной черты к другой по индивидуальной (творческой) траектории, целостный образ дополняется слуховыми, тактильными впечатлениями, сопрягается с впечатлением от действий с предметом и т. д. Целостный образ может модифицироваться в дальнейшем общении с объектом, фиксироваться в памяти. Аналогом такой фиксации во времени может служить текст, останавливающий «прекрасное мгновенье».

Парадоксальность текста в том, что его единство соответствует «живому» объекту, целостному образу этого объекта; строение же текста таково, что объект вынужден быть представлен последовательно по частям, в «препарированном» виде. Средства связности (когезии и когерентности) при этом помогают восстанавливать единство образа после прочтения текста. Элементы образа подаются во временной последовательности, образ же должен соответствовать единомоментной пространственной идентичности объекта.

Парадоксальность работы переводчика с текстом состоит в том, что расчленённый образ, зафиксированный в тексте средствами исходного языка, необходимо собрать воедино в живую картину – и расчленить заново, но уже средствами целевого языка, большей частью не симметричными средствам языка исходного. Самое существенное состоит в том, чтобы результат такого двойного расчленения смог вновь «ожить» в восприятии читателя переводного текста, сохраняя, насколько это возможно, свою идентичность.

Внутренняя парадоксальность языка также связана с проведением и преодолением границ. Членораздельная речь предполагает, что идущее от потребностей и желаний человека целостное высказывание разделяется, расчленяется на единицы. Единицы опыта классифицируются и осознаются через единицы языка – слова. В то же время цельнооформленность этих единиц не так однозначна. Ср. например имя с артиклем (a finger, das Buch, les amis и т. п.): фонетически и семантически перед нами в данном случае – единое целое, хотя формально в письменном варианте они разделены. Даже в известном примере Есперсена – англ. the man I saw yesterday’s son – слитность первого элемента с последним подчёркивается интонационно: «вдох» на the, предсказуемый и ожидаемый «выдох» на son; при этом промежуточные элементы гораздо менее предсказуемы, достаточно случайны: the man’s son, the man I saw today’s son и т. п.

Проведение словесных границ несимметрично в разных языках. Одному явлению, предмету, понятию может соответствовать универб в одном языке и раздельнооформленное выражение в другом. Межъязыковая асимметрия связана с базовым свойством языкового знака – его асимметричностью.

Одним из фундаментальных аспектов общей теории языка является принцип асимметрии языкового знака (ср. Попова 2005). Асимметричные отношения связывают две стороны знака как двустороннего психического образования – план выражения и план содержания. Асимметричны и отношения между универсальной «аморфной массой мысли», концептуализацией и расчленением этой массы дискретными знаками разнообразных языков.

План выражения знака и его план содержания не изоморфны друг другу, а находятся в асимметричном соотношении, «один знак может нести несколько означаемых, и одно означаемое может выражаться несколькими знаками» (Попова, Стернин 2007: 178). Асимметричные отношения внутри билатерального знакового единства отмечались как Ф. де Соссюром, так и одним из его последователей, автором «принципа асимметричного дуализма» С. О. Карцевским. Размышление о соотношении потенциальной синонимии и омонимии в языке привело последнего, фактически, к формулировке одного из основных принципов семиотической деятельности, определяющих диалектику знака и значения, выражения и содержания, логики и психологии, отчасти также синхронии и диахронии в языке. Карцевский даёт парадоксальную по форме, но диалектичную по сущности формулировку этого принципа: «… природа лингвистического знака должна быть неизменной и подвижной одновременно» (Карцевский 1965 (1929): 85).

3. Асимметричный дуализм как семиотический принцип коммуникации 

Языковой знак имеет значение всего лишь мгновение, в той точке дискурса, где случилось соединиться – по воле интенции коммуниканта – плану выражения с планом содержания в конкретных ситуативно-контекстуальных условиях. Любое другое употребление уже сдвигает смысл, как отмечали ещё младограмматики и А. А. Потебня. Как в одну реку нельзя войти дважды, так и слово всякий раз имеет новое значение. Недаром и Р. Барт признавал за словом всего лишь возможность значения, а не строго и навечно закрепленное соединение двух семиотических планов – выражения и содержания.

Для младограмматиков подобные индивидуальные сдвиги плана выражения или плана содержания связывались с возможностью развития языка. «Лингвистический опыт помогает человеку создавать новые знаки – лексемы и новые структуры для их связи» (Попова, Стернин 2007: 179). Системные сдвиги подготавливаются индивидуально-психологическими и далее коллективно-психологическими подвижками, «мелкими шажками». Во многом это напоминает выдвигаемую современной математикой теорию катастроф, описывающую «обвальные» системные изменения вследствие накопления достаточного количества небольших частных сдвигов. Gutta cavat lapidem – и «количество переходит в качество».

Диахронический аспект рассмотрения знака также проявляет его творческий и динамический характер, как отмечали ещё Ч. Пирс, Л. Ельмслев и У. Эко (Eco 1984: 44-46). Знак появляется на стыке содержания и выражения, «у самого слова нет существования» (Пирс 2000: 213). Расчленение континуумов (фонетико-физиологического, по Ельмслеву, или формального и смыслового, семантического, аморфной «туманности» значения, по Соссюру) на сегменты происходит в бесконечном творческом процессе семиозиса, по Пирсу (Ельмслев 1960: 309-314).

Асимметрия стабильности и подвижности проявляется, например, в генезисе вспомогательных компонентов грамматических конструкций: вспомогательных глаголов, артиклей и т. п. Во многих языках происходит метафорический перенос – глагол пространственного перемещения начинает обозначать временные отношения: франц. Je viens de le voir en concert «Я недавно его видел (досл. «Я прихожу из ‘его-видеть/его-видения’ на концерте», C. Godin)»; англ. I’m going to go there back someday «Я собираюсь туда как-нибудь вернуться (досл. «иду чтобы идти назад», Ascher & Williams). План выражения глагола при этом не меняется, либо меняется не сразу (cantare habeo → chanterai). «Призванный приспособиться к конкретной ситуации, знак может измениться только частично; и нужно, чтобы благодаря неподвижности другой своей части знак оставался тождественным самому себе» (Карцевский 1965 (1929): 85).

Неопределённый артикль, как правило, формируется из числительного типа «один», план содержания которого постепенно включает в себя артиклевые функции (сначала интродуктивной, и лишь затем репрезентативной референции). Зона семантического «покрытия» неопределённо-артиклевых форм, таким образом, расширяется от количественности до качественности (Кашкин 2001: 222), «обозначаемые мысленные образы постоянно обогащаются и развиваются благодаря растущему опыту человечества, в результате чего происходят постоянные сдвиги в системе знаков» (Попова, Стернин 2007: 179-180). План выражения артикля – бывшего числительного – в большинстве случаев остаётся неизменным, разве что подвергается фонетической редукции в безударной позиции (при основном слове): Hab’ ‘nen Luftballon gefunden = (ich) habe einen Luftballon gefunden (Nena). Впрочем, в английском языке зафиксированы значительные сдвиги в плане выражения неопределённого артикля: числительное-прототип др.-англ. an/æn в современном языке соответствует двум единицам – числительному one и неопределенному артиклю a/an.

Асимметричный дуализм связан с другими основными принципами семиотики коммуникативной деятельности (Кашкин 2007: 135-147): диалектическим дуализмом φύσει и θέσει, то есть, принципиальной «природной» немотивированности и исторической обусловленности употребления существующих знаков; дуализмом универсальной семиотической способности и культурно-языкового разнообразия; дуализмом устойчивости, стабильности системы знаковых отношений и творческой, поэтической возможностью бесконечного семиозиса, бесконечного сдвига значений и создания новых знаков (ср. Попова, Стернин 2007: 181).

4. Асимметричный дуализм и языковые контрасты 

В ситуации языкового и культурного контраста, к которой относятся перевод и другие виды межкультурного посредничества, столкновение языков в истории и т. п. (Кашкин 2001: 226-227), противостояние плана выражения и плана содержания переходит в более широкую сферу и выступает как противостояние смыслового континуума (соотносимого с континуумом действительности) и репертуара формальных средств различных языков. Можно сказать, что формальные средства выступают в функции «ножа», разрезающего «пирог» реальности, при этом в каждом языке получаются различные кусочки, но отражающие единую исходную смысловую материю.

Например, отношения принадлежности (поссессивные отношения) представлены, по меньшей мере, в двух формальных ипостасях: генитивной или генитивно-результативной конструкции (ср. рус. У меня есть книга, У меня родился сын и т. п.) и конструкции с глаголом обладания (ср. англ. I have a book, досл. «Я имею книгу»; I have a son, досл. «Я имею сына» и т. п.). В ряде языков наблюдаются следы ещё и третьей, дативной конструкции: итал. Mi è nato un bambino, досл. «Мне рождён сын», Cosa ti è venuto in mente? «Что тебе пришло на ум?» и т. п.

Универсальный континуум возможных смыслов реализуется в различных формальных способах выражения, специфичных для данного языка, при сохранении универсальной семантики принадлежности или результативности. Вероятно, можно говорить не только об альтернативных способах передачи, например, универсальных грамматических концептов, но и о возможных лакунах, когда формального средства в конкретном языке нет, но смысл подразумевается. Например, неопределённый артикль множественного числа существует далеко не во всех артиклевых языках (испанск. unos, unas), иногда данные смыслы выражаются посредством «полуартиклей» (итал. alcuni, alcune), иногда они скрываются за всеобъемлющей «личиной» артикля нулевого (англ. а friend – friends – some friends и т. п.). Формальная сторона асимметричного отношения даёт вариации от нуля до некоторого количества дискретных единиц, семантический континуум при этом сохраняет все исчислимые смысловые возможности.

В истории развития неопределённого артикля наблюдается асимметричное расширение функций данного формального средства. Практически во всех языках с предысторией от отсутствия артикля до полной развёртки его функционального потенциала наблюдаются сходные линии и этапы развития:

1. «Отсутствие артикля», точнее, наличие неформализованных периферийных средств, выражающих смыслы соответствующей зоны континуума неопределённости: порядок слов и просодия (Жил старик со своею старухой = VS – Старик ловил неводом рыбу = SV и т. п.); местоимения, числительные и т. п. «полуартикли» и «протоартикли»: Некий медведь повадился к нам лазать; Жил да был один король и др.

2. Развитие на базе счётной функции числительного типа «один» функции выделения из класса и дискурсивной интродукции: Жил да был (один) старый человек, у которого… (в русском языке пока необязательно), дальнейшая грамматизация неопределённого артикля (обязательность употребления в интродуктивной фразе: англ. An old man lived with his good wife, и т. п.).

Асимметрия функциональных потенциалов сходных артиклей в различных языках проявляется и в том, что в некоторых из них (например, в венгерском и болгарском), где формирование артикля как обязательного грамматического формального маркера ещё не завершилось, наблюдаются реликты прошлых возможностей плана выражения неопределённости (нулевой артикль):

3. Развитие функции причисления к классу, обладающему определёнными качествами, в дискурсивных условиях типа: *Я есмь один старик (по-русски возможно лишь: Я старик / Я старый человек): I am an old man. Древнеанглийский протоартикль вёл себя подобно современному русскому: если в интродуктивных фразах он был достаточно частотен и практически необходим (he 3eseah ænne man sittende æt toll-sceamule «Он увидел одного человека, сидящего у сбора пошлин», Матф. IX, 9), то в классификационных фразах он был так же ещё невозможен, как и в современном русском: assa is stunt nyten «Осел – глупое животное» (Ælfric). В языках с пока ещё слабым неопределённым артиклем также часто встречаются «воспоминания о прошлом», т. е. нулевой артикль в классификационной фразе (ср. венгерский и болгарский переводы):

Асимметрия формального репертуара конкретных языков и прагматически детерминированной универсальной семантики (например, универсальной семантической зоны определённости / неопределённости, качественности / количественности и т. п.), вероятно, свойственна любому уровню, любой языковой подсистеме. Для синтаксической системы языка наличие разных способов и вероятных лакун также характерно: «Какие ситуации получат собственную синтаксическую структуру, а какие не получат – это выбор каждого народа» (Попова 2009: 30). Когнитивная интерпретация асимметричных отношений языковой знаковой системы предполагает постулирование общей, универсальной, коммуникативно мотивированной семантической базы, специфически интерпретируемой формальными средствами разных языков.

5. Асимметрия языковых систем и проблема переводимости

Двойственность языкового знака и межъязыковая асимметрия выявляют диалектическое отношение как необходимости перевода и возникающих при этом трудностей, так и возможности такового путём «семантического развития», распространения семантики за пределы, зафиксированные в доступных словарных статьях, ведь «план содержания неизмеримо богаче плана выражения» (Попова, Стернин 2007: 180).

Трудности и непереводимость сосуществуют вместе с принципиальной возможностью перевода, с принципиальной переводимостью. Симметричный знак не просто лишал бы нас возможности искать выхода из переводческого тупика, но и убивал бы саму возможность перевода, как и саму возможность иного мировидения, иной картины мира, иной лингвокультуры, иного языка.

Язык по своей асимметричной природе обречён на неопределённость смысла, на потребность в интерпретации и переводе: любая порождаемая нашим языком речь «обладает множеством смыслов» (Барт 1994: 353). Асимметрия различных языков лежит и в основе вариативности перевода.

6. Парадоксы языка

Как уже говорилось, язык в целом является посредником, «пограничным явлением» между окружающим миром и человеком. Языковая деятельность человека выявляет ряд пограничных зон между противоположными сферами, уровнями, явлениями, едитницами языка и т. п. Проведение жёстких границ противоречит самой природе языка, а сами пограничные явления становятся источником эволюционирования языковых систем.

Границы внутри языка пролегают между формой и семантикой языковых единиц, между лексикой и грамматикой, между грамматикой явной и скрытой, между универбом и аналитическим способом выражения грамматических смыслов, между кажущейся логичностью грамматических структур и якобы нелогичным «волюнтаризмом» прагматики и т. д. Уже приводившаяся в пример история развития грамматических форм (от аналитизма – к универбу) показывает проходимость, прозрачность, нечёткость языковых границ.

Межъязыковые границы не проявляют большей чёткости и проницаемости: где кончается универсальное в грамматике или лексике, а где начинается идиоэтническое, как реально существующая, «природная» межъязыковая асимметрия уживается с «симметроцентризмом» наивного пользователя, стремящегося к правильности, но постоянно эту же правильность нарушающего?

Границы культуры также выявляют промежуточный интерфейс между «своими» и «чужими» языками, нормами поведения и общения, культурными ценностями и оценками. Переходные, пограничные явления наблюдаются во взаимодействии языка и социальной среды: имя/социум, этноним/нация, этноним/индивид и т. п.

Границы познания пролегают между так называемым «наивным», «естественным», «природным» знанием – и социально адаптированным и приемлемым научным знанием. Различаясь, они, тем не менее, во многих чертах подобны друг другу и имеют некую «общую» пограничную зону «ближайшего развития». Подобные же отношения и между знанием «первого порядка» и знанием «второго порядка» (под которым подразумевается знание о знании, метакогниция), между знанием и языком, как средством познания и местом размещения знания.

Парадокс границы состоит в постоянно возобновляющейся асимметрии, нечёткости, проходимости, перемещаемости границ, в каком-то смысле – в их отсутствии. Большинство границ, проводимых человеком, имеет семиотический характер границ, они условны. В то же время человеческие желания, «прагматика жизни» по разные стороны этих границ приводят к сильным эмоциональным переживаниям по поводу их нарушения (будь то «порча» языка, «ошибки» или прямая языковая экспансия или даже физическая агрессия); границы хочется защищать. Это и позволяет языку как сохраняться в рекуррентных повторениях эфемерных сотрясений воздуха, так и изменяться, соответствуя новым условиям социальной среды и желаниям человека.

Асимметрия – жизнь, симметрия – смерть; но стремление к симметрии способно продлевать жизнь стремящихся к симметричному покою систем.

Кашкин, В.Б. Парадоксы границы в языке и коммуникации. Воронеж: Издатель О.Ю.Алейников, 2010. С.327-336.