Авторитетность как коммуникативная категория

Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: “что ты делаешь?”

Екклезиаст 8 : 4

А ты кто такой?!

Русский «фольклор»

Прототипическая коммуникативная ситуация, включающая сообщение, его отправителя, получателя и т.д. уже предполагает неравноправие участников коммуникации. Отправитель всегда имеет «право первого хода». Остается ли получателю всегда роль пассивно воспринимающего, принимающего к сведению или как руководство к действию слова отправителя? Или же в диалоге право хода демократично «перебрасывается» от одного участника к другому, так же «демократично» передавая степень воздействия, влияния, авторитетности коммуниканта? Дело обстоит отнюдь не так просто.

Разумеется, мена ролей и продолжительность «выступления» участников может зависеть от чисто формальных параметров их высказываний (длина слова и фразы, вопрос-ответ, краткий ответ, жанр приказа и романа и т.п.).

Большей же частью неравноправность участников диалога связана не с формальными показателями словесного потока, а с характеристиками самих коммуникантов, полученных ими до вступления в дискурсивные отношения, либо получаемые и подтверждаемые (или утверждаемые) ими в процессе такого взаимодействия. В центр внимания попадает не столько языковая форма выражения, сколько «то существо, которое, находясь внутри языка, окруженное языком, представляет себе, говоря на этом языке, смысл произносимых им слов и предложений…» (Фуко 1994 : 372-373).

Преимущества общающихся субъектов могут быть связаны с их психологическим, либо социальным статусом. С учётом психологических параметров, например, можно объяснить, как авторитарный, доминантный коммуникант постоянно «перетягивает на себя одеяло», самовольно присваивая себе право на речь. Точно также самовольно (точнее, добровольно) отказывается от такого права коммуникант ригидный, инертный, пассивный.

Но есть параметры, которые распределяют право на речь не по принципу φύσει, то есть, не по природе физиологических и психологических процессов, а по принципу θέσει, по общественно установленным (но чаще всего неписаным) представлениям. Так появляется социально приписанная или присвоенная авторитетность и авторитарность. Словам авторитетного коммуниканта верят больше, действия, предписанные этими словами, исполняются лучше, а постоянное повторение подобной ситуации закрепляет веру всех участников в коммуникативное превосходство одних над другими. Слова придают власть и закрепляют её.

Действительно, язык давно уже не рассматривается как набор ярлыков, которые человек наклеивает на вещи. И вещей слишком много, и нужны ему далеко не все из них, да и разве больше делать человеку нечего? Сейчас чаще относятся к языку как к инструменту, позволяющему организовывать человеческие действия, воздействовать на других людей, изменять мир. Разумеется, никто не понимает заголовок знаменитой книги «How to Do Things with Words» буквально, да даже и в переносном смысле – слова не приводят к действиям механически и непосредственно, магические заклинания далеко не всегда вызывают совершение желаемого. Так что и метафора инструмента, хоть и приближает нас к истине, но остается метафорой.

Впрочем, способность слов творить и поддерживать социальные отношения, иначе говоря – креативная функция социального дискурса – несомненна. Дискурс – это речейдействие, речь, сопряженная с действием (связанная с ним, либо вызывающая его). П. Бурдье, автор известной концепции символической власти, идёт далее Остина и Сёрля, утверждая в одной из своих лекций: «Symbolic power is the power to make things with words (курсив наш – В.Б.К.)» (Bourdieu 1989 : 23). Вряд ли использование make являлось ошибкой переводчицы. Остиновское do предполагает действие-исполнение, а в контексте Бурдье это действие-творение. Язык творит социальную власть и в своём многократном речевом, дискурсивном повторении закрепляет сотворённое.

Дискурс создаёт отношения между коммуникантами, между ними и предметами речи, между предметами как таковыми. Фактически, дискурсивная деятельность является когнитивным инструментом, инструментом социальной (впрочем, как и любой другой) классификации. Классификационный характер дискурсивных действий состоит в создании общественных групп и классов, основывающихся как на реальности или общепринятом представлении о реальности, так и на «символическом капитале». Накопленный символический капитал даёт возможность осуществлять перформативный дискурс, навязывая другим своё видение мира, в том числе и мира социального (Bourdieu 1989 : 23). Авторитет является формой символического капитала, приобретённого коммуникантом (индивидуальным либо коллективным, институционализированным) в результате предыдущих реальных и дискурсивных действий.

Дискурсивная деятельность человека и человечества получает своё объяснение и обоснование лишь в обрамлении, в контексте деятельности в целом, деятельности вообще. Следует рассматривать языковую – или шире: знаковую – деятельность как часть единого континуума человеческого поведения, как часть, направленную на организацию самого этого поведения, как часть, выделившуюся из целостного континуума, а иногда и отделившуюся от него или отделяемую в целях научного или иного изучения или обсуждения (в данном случае перед нами – мета-деятельность).

Как указывал У. Матурана, для которого коммуникация является «координацией координаций поведения», цель коммуникативных действий – достижение «поведенческого гомоморфизма» (Maturana 1978 : 54-55). Коммуникация для него, фактически, – конечная точка речевого взаимодействия. Чилийский «когнитивный терапевт» уподоблял коммуникацию и языковое взаимодействие танцу, ведь коммуникационный процесс предполагает создание консенсуальной сферы совместных действий. Коммуникация, таким образом – процесс взаимной координации деятельности через посредство вербальных и невербальных знаковых систем, вырабатываемых и изменяемых в самом этом процессе.

Успешность достижения «поведенческого гомоморфизма», следствия и последствия коммуникации зависят во многом от фактора веры и взаимного доверия. Для совершения действия вследствие коммуникации (действие, разумеется, может быть как физическим, так и ментальным) важно, насколько участники доверяют друг другу, получаемой информации, насколько их предыстория (память, знания, статусы, мифология, предрассудки, предвзятости и т.п.) позволяет им совершить предлагаемое совместное действие и т.п.

Многие годы студенты на лекциях по теории коммуникации отвечают на вопрос: Кому Вы больше поверите, сказавшему: «Завтра лекций не будет» – декану, уборщице, случайно забежавшему из спортзала школьнику? Выбор в пользу декана демонстрирует, что сила воздействия не столько в самих словах, сколько в степени авторитетности отправителя этих слов. Даже довольно часто повторяющийся «пересмешник» статусов и смыслов – Поверим любому, лишь бы сказали – лишь подтверждает наличие исходной коммуникативной константы: неравенства коммуникантов, один из которых обладает бóльшим «правом на речь», принципиальной невозможности «лингвистического коммунизма» (Bourdieu 1991 : 5).

Впрочем, как уже говорилось, неравноправие коммуникантов мотивировано не только факторами φύσει или θέσει, двумя уровнями членения социальных отношений (Bourdieu 1989 : 20), но и факторами третьей сферы – сферы дискурсивных интеракций, «третьего членения». В этой сфере неравноправие не природное или историческое, а функциональное, оно связано с временным распределением и меной ролей в рамках «дискурсивной демократии».

Достаточно широкое распространение в объяснительной лингвистике получила идея о том, что язык в своих основах мотивирован коммуникативными константами, прагматикой речевого взаимодействия (Kuryłowicz 1964 : 1; Бехерт 1982 : 421; Шелякин 2005 : 31). Универсальная грамматика, универсальный концептуальный фонд, фактически, являются репертуаром прототипических ситуаций, особенности «прохождения» по которым, закрепившиеся привычные «тропинки» и составляют специфику каждого языка. Коммуникант, позиционирующий себя через координаты я–здесь–сейчас, противопоставляет себя другому участнику (ты), вместе дискурсанты противопоставляют себе третьему или теме (он), описываемому фрагменту действительности либо ситуации. Позиционирование коммуникантов «вынуждает» появление категорий множественности, положения в пространстве, временной соотнесенности, информативной новизны, направленности рассмотрения действия с точки зрения производителя либо объекта и т.п. Категории универсальной грамматики можно исчислить из коммуникативного прототипа: говорящий – слушающий – объект, по Бюлеру, либо из шестичленной схемы Якобсона, либо из ненаписанной, но интертекстуально определяемой диалогической модели коммуникации в хронотопе среды (Бахтин и его последователи).

В то же время, есть и то, что большей частью «остается за кадром» языковых категоризаций, но играет иногда определяющую роль в достижении целей коммуникативного взаимодействия. В ряде языков «за кадром» остаются категории скрытой – для данного языка – грамматики, как, например, артиклевое выражение определенности в русском, либо флективное выражение падежных отношений в английском языке. При этом эти языки используют неграмматизованные, разноуровневые средства выражения этих универсальных – и, следовательно, неизбежных для выражения – смыслов (порядок слов, лексические маркеры, предлоги и т.п.).

Есть и такие универсальные смысловые отношения, которые также вытекают из коммуникативного ситуативного прототипа, но их выражение осуществляется межуровневыми или даже надуровневыми средствами практически во всех языках. Это обязательные коммуникативные константы, коммуникативные категории, как правило, не превращающиеся в более или менее формализованную грамматику. Одной из таких категорий должна быть признана категория авторитетности.

Среди коммуникативных констант, помимо авторитетности (градуальная категория), можно наметить также категорию агрессивности vs. толерантности (также, вероятно предполагающую градацию) (Голев 2003 : 174-176; Кашкин 2007 : 22-23), возможно, и некоторые другие. Эти параметры коммуникативного взаимодействия не зависят от конкретных языков и культур, хотя способы их выражения и имеют внутрикультурную специфику. Не являются они и биологически, точнее, как это принято нынче говорить для придания ‘научности’, «генетически» предопределёнными. Мы становимся homo sapiens amans или homo sapiens aggressans только в результате процессов взаимодействия с другими homo sapiens, хотя эти стратегические поведенческие характеристики и являются биологически значимыми (Maturana 1998).

Многие аспекты коммуникативного поведения предопределены дочеловеческим развитием природы и сформировались ещё в животном мире. Прототип социальной дифференциации, использование различных коммуникативных стратегий в общении с разными представителями своей и чужой группы наблюдается у птиц и млекопитающих. Иерархические отношения, отношения доминантности, авторитетности свойственны и объединениям животных, проявляющим зачатки социального сознания (Machiavellian intelligence или social intelligence), позволяющие приспосабливаться не к природной, а к специфически социальной среде (Sperber, Hirschfeld 1999 : Cxiii).

Авторитетность в человеческом обществе восходит к стремлению к преобладанию, доминированию у приматов и других животных. Социальная доминантность относится к ситуациям, в которых индивид либо группа контролирует поведение других либо управляет им, предписывает его (controls or dictates), в первую очередь, к ситуациям конкуренции (Bekoff 1989 : 240).

Обратимся подробнее к определению авторитетности, авторитета, авторитетных коммуникантов и сообщений. Словарные дефиниции (приведённые ниже не исчерпывают, разумеется, общего списка, но отражают самые существенные черты обыденного восприятия концепта авторитета и авторитетности) сообщают нам следующее.

Авторитéт, а, м. 1. Общепризнанное значение, влияние какого-л. лица, организации и т.п. Завоевать, потерять авторитет. Пользоваться авторитетом. Заслуженный авторитет. <…> 2. О том, что пользуется таким влиянием, признанием. <…>

Авторитéтный, ая, ое; тен, тна, тно. 1. Пользующийся авторитетом. Авторитетный ученый. <…> 2. Заслуживающий безусловного, полного доверия. Авторитетное мнение. Авторитетный источник. <…> 3. Не допускающий возражений, властный (о тоне, жесте и т.п.). <…> (ССРЛЯ 1991 : 73).

Авторитéт [нем. Autorität < лат. auctoritas достоинство, сила] – общепризнанное значение, влияние; 2) лицо, пользующееся признанием, влиянием.

Авторитáрный [фр. autoritaire властный < лат. auctoritas полная власть, приказание] – 1) основанный на слепом подчинении власти; <…> (СИС 1954 : 19).

Авторитет (от лат. auctoritas – власть) – значение или влияние, которое могут иметь люди, вещи, не нуждаясь в постоянном подтверждении этого значения, в доказательстве его на деле. В зависимости от того, о какой области идёт речь, можно говорить об авторитете религиозном, политическом, научном и т.д. (ФЭС 1998 : 10).

В английском языке находим немногим более широкий спектр значения соответствующих лексем.

au∙thor∙i∙ty <…> 1. the power to determine, adjudicate, or otherwise settle issues or disputes; jurisdiction, the right to control, command, or determine. <…> 2. a person or body of persons in whom authority is vested, as a governmental agency. <…> 5. an accepted source of information, advice, etc. 6. a quotation or citation from such a source. 7. an expert on a subject. 8. persuasive force; conviction: He spoke with authority. <…> 10. right to respect or acceptance of one’s word, command, thought, etc.; commanding influence: the authority of a parent; the authority of a great writer. <…> 12. a warrant for action; justification. <…>

–Syn. 1. rule, power, sway. Authority, control, influence denote a power or right to direct the actions or thoughts of others. <…> (Webster’s EUDEL 1993: 100).

authority <…> 1 expert in subject 2 people with power 3 organization/institution 4 power to make decisions 5. official permission (Macmillan 2002 : 78-79).

Уже на уровне бытового осознания авторитетности выделяются основные сферы человеческой деятельностной и речевой конкуренции: политическая власть, общественное влияние, семейные отношения, научная деятельность, интеллектуальная деятельность, культура и искусство, образование и т.д. Авторитет – это и сама абстрактная идея власти (Parents have legal authority over their children), и личностный её источник, а также процесс и результат дискурсивного поведения носителя авторитета. Определяется источник авторитета – авторитетное лицо (Charles was an authority on antique musical instruments), равно как и вторичная авторитетность слова, сообщения, произведения (The book is widely acknowledged to be the authority on regional English expressions). Не ускользает от внимания обыденного сознания и деятельностный, динамический, накопительный характер авторитетности как общественного символического капитала (его можно приобретать и терять, завоёвывать и утрачивать, обладать большим или меньшим его объёмом и т.п.).

Диалогическая природа коммуникации, её включённость в процесс совместной человеческой деятельности влекут за собой распределение ролей коммуникантов по степени их влияния на эту деятельность. Любое высказывание, любой фрагмент дискурсивного процесса, таким образом, имеет опредёленную ‘стоимость’ на рынке лингвистических действий (Bourdieu 1991 : 66-67). Эта стоимость, во многом, определяется степенью авторитетности источника сообщения. В зависимости от того, кому принадлежит высказывание, из какого источника оно взято, мы склонны верить либо не верить ему, исполнять либо не исполнять действие и т.п. Как указывает П. Бурдье, сила слова и лозунга, сила, способная как поддерживать, так и подрывать социальные устои – это «вера в легитимность слов и тех, кто их произносит» (Bourdieu 1991 : 170). Грамматика социальных отношений и классификаций отражается в языке, а точнее, в дискурсе.

Категория авторитетности, таким образом, является одной из важнейших для дискурсивного процесса. Её содержание связано с лингвоэкономическим и властным статусом коммуникантов. Как пишет В.И. Карасик, нормативный план статуса раскрывается в понятиях привилегий, престижа и уважения (Карасик 2002 : 16). В языковом плане авторитетность весьма редко находит своё выражение в средствах явной грамматики, разве что косвенно; можно усмотреть её в категории вежливости, наиболее явно представленной – как указывают авторитетные востоковеды – в японском языке. Категория авторитетности в европейских языках выражается, преимущественно, в дискурсных маркерах типа вводных фраз, ссылок, вставных текстов, цитат и т.п. типа: как считали ещё древние греки…; американские психологи пишут…; вот что говорит ведущий специалист… и т.п. Её содержание, как правило, метакоммуникативно, т.е. референционная функция здесь минимальна, функция же регулятивная, функция ‘мониторинга’ коммуникативного процесса – явно выражена.

С помощью ссылки на авторитет каждый из коммуникантов стремится подчинить процесс общения своей власти, добиться ‘дивидендов’ в свою пользу. В то же время коммуниканты вынуждены также осуществлять ‘торговлю’, сопоставляя взаимные претензии на бóльшую авторитетность, на бóльшую ‘близость к истине’ и т.п., но при этом вынужденно вырабатывая взаимно приемлемые действия и отношения и так далее.

Таким образом, категория авторитетности ‘развернута’ в сторону как прошлого, так и будущего. Как известно из философии лингвистического диалогизма, высказывание отягощено историей, впитывает в себя ‘запахи’ предыдущих контекстов (по М.М. Бахтину), обладает ретенцией (по терминологии Э. Гуссерля). С другой стороны, каждое высказывание укрепляет либо ослабляет авторитет коммуниканта, часто содержит в себе прогноз будущих контекстов и действий, то есть, обладает протенцией.

Диалогический характер авторитетности состоит и в том, что авторитетность появляется у коммуниканта только как оценка в глазах второго участника диалога, и шире – социальной группы и социума в целом. Авторитетность – не имманентное природное свойство (хотя и есть определённые предпосылки у более сильной – в разных смыслах – особи стать и более авторитетной). Человек сам «творит себе кумира», как бы его ни призывали к обратному. Только одобренная собеседником, либо признанная социумом авторитетность возможна как таковая.

Авторитет не статичен, не является величиной постоянной. Авторитет коммуниканта связан с его статусом, накопленным символическим капиталом, либо, возможно, предопределён его природными характеристиками. Впрочем, Платон упоминал пять типов власти, пять её источников: «Власть разделяется на пять частей: по закону, по природе, по обычаю, по происхождению, по насилию. Если правители государства избираются гражданами, то они правят по закону. По природе правит, например, мужской пол, и не только у людей, но и у животных, ибо повсюду самцы весьма и весьма правят самками. Власть по обычаю — это, например, власть воспитателей над детьми и учителей над учениками. Власть по происхождению — это такая власть, какою пользуются цари в Спарте, где царское достоинство передается по происхождению, и в Македонии, где тоже установлено царствование по происхождению. А если правитель пришел к власти с помощью насилия или коварства против воли граждан, то это называется властью по насилию. Таким образом, бывает власть по закону, по природе, по обычаю, по происхождению, по насилию» (Диоген Лаэртский 1986 : 161). Авторитетность, таким образом, может быть завоёвана, подтверждена или усилена в процессе социальных действий (физических либо чисто дискурсивных).

Любое высказывание тем или иным образом пользуется накопленным символическим капиталом (собственным либо заимствованным у предшественников либо у других членов социальной группы). Любое высказывание также и влияет на степень авторитетности коммуниканта, приумножая её, либо, наоборот, умаляя. Авторитетность текущего высказывания может – вследствие интертекстуального «эха» – впоследствии значительно вырасти, если это высказывание найдёт отзвук в словах и делах его получателей.

Накопление авторитетности происходит под эгидой имени коммуниканта (лично имени, титула, звания, названия товара, фирмы или политической силы и т.п.). Накопительная авторитетность имени обладает определённой прогностической силой, можно предсказать большую эффективность слов более авторитетного коммуниканта, и наоборот. «Титулы знати, как и документы об образовании, предоставляют действительные права на символическую собственность, что даёт право и на участие в прибыли от общественного признания (profits of recognition)» (Bourdieu 1989 : 21). Возможно, «Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота» (Притчи 22:1), но именно доброе имя и авторитет способствуют достижению и большего материального благосостояния.

Категория авторитетности существовала задолго до появления социолингвистики и политической лингвистики, изучающей распределение власти в человеческом обществе посредством языка. Примеры демонстрации доминирующего положения можно наблюдать и у наших ближайших родственников: обезьяны барабанят по земле и собственной грудной клетке, вздыбливают шерсть, издавая агрессивные звуки, размахивают специально отломанными ветвями, скручивают в бараний рог молодые деревца, вырывают корни деревьев, бросаются песком или землей (Кликс 1983: 86-87). Ветка, специально отломленная для демонстрации своей силы, а не для каких-либо физиологических потребностей – это знак, средство коммуникации. Стремление к социальному доминированию, к повышению авторитета имеет настолько сильную мотивационную основу, что даже пищевая и сексуальная потребности могут отступать на второй план.

Хотя в принципе любое высказывание в той или иной мере связано с авторитетностью, выделяется отдельный класс дискурсивных – или шире – коммуникативных средств, основной функцией которых является собственно указание на авторитет источника сообщения. Эта группа метакоммуникативных маркеров включает словесные (универбы, коннотации внутри семантики слова, словосочетания), фразовые (например, вводные предложения: Как считают авторитетные эксперты, … Как считали ещё древние греки, …), текстовые (нарратив, позволяющий сделать вывод об авторитетности и доверии), интертекстовые (ссылка на прецедентный текст), возможно, интонационные и фонетические (ударение), а также и невербальные знаки авторитетности (корона, гербовая печать, подпись, логотип фирмы и т.п.).

Авторитетным, по сути дела, может быть только источник, отправитель сообщения, коммуникант. В то же время имеет смысл разделить средства указания авторитетности на маркеры авторитетности источника и на маркеры авторитетности сообщения. Первые из них прямо, либо косвенно указывают на авторитетного автора (Институт гигиены имени Эрисмана, известный специалист д-р Х), вторые же цитируют авторитетные тексты (Библия, Коран, Уголовный кодекс). Маркеры авторитетности сообщения косвенным образом также указывают на авторитетность коммуниканта.

Таблица 1. Маркеры авторитетности в дискурсе

Авторитетный коммуникант, в конечном итоге, – отдельная личность, автор текста. В то же время социальный аспект коммуникации приводит к появлению мифологизированных коллегиальных отправителей. Именно опора на группу и определяет появление авторитета. Группа наделяет индивида авторитетом, передавая ему право на речь и поддерживает этот авторитет, внимая его авторитетным словам. Дискурс продуцирует и репродуцирует отношения распределения власти в обществе (Bourdieu 1991 : 109, 130-121), способствует созданию единого национального дискурсивного простр