С.Г.Воркачёв

Методологические основания лингвоконцептологии

Лингвокультурология – на сегодняшний день, пожалуй, самое молодое ответвление этнолингвистики [Телия 1996: 217] или же, если воспользоваться ‘химической’ метафорой, это новейшее молекулярное соединение в границах последней, отличное от всех прочих своим ‘атомарным составом’ и валентностными связями: соотношением ‘долей’ лингвистики и культурологии и их иерархией. В ее задачи входит изучение и описание взаимоотношений языка и культуры, языка и этноса, языка и народного менталитета [Телия 1996: 216–217; Маслова 1997: 4–6; Маслова 2001: 28], она создана, по прогнозу Эмиля Бенвениста, «на основе триады – язык, культура, человеческая личность» [Бенвенист 1974: 45] и представляет лингвокультуру как линзу, через которую исследователь может увидеть материальную и духовную самобытность этноса: Volksgeist В. фон Гумбольдта и Г.Штейнталя.

Зрелость и право на самостоятельное существование любой научной дисциплины определяются наличием и степенью сформированости её категориального аппарата – системы базовых терминов. Как представляется, основу категориального аппарата лингвокультурологии составляют понятия языковой личности и концепта [Карасик 2001: 15], гносеологическое становление которых, судя по всему, еще не закончено.

Более того, по всем признакам процесс ‘внутреннего деления’ антропологической лингвистики отнюдь не завершен и на стыке лингвокультурологии и когнитивной лингвистики можно прогнозировать становление лингвистической концептологии (лингвоконцептологии), в задачи которой войдет, прежде всего, определение своего объекта и разработка методологической базы его исследования. О возможности подобного развития ситуации в области макролингвистики свидетельствует появление соответствующих работ [Бабушкин 1996; Чернейко 1997; Снитко 1999 и пр.].

Как правило, название научного направления задается его объектом и, ipse facto, категориальный аппарат лингвоконцептологии должен быть направлен на исследование структуры и специфических свойств концептов как ментальных сущностей особого рода, на определение их формы в зависимости от области бытования – концептологическую топологию, на описание их гомоморфных характеристик – концептологическую аспектацию.

Безусловно, концепт – это «многомерное идеализированное формообразование» [Ляпин 1997: 16], однако единства мнений относительно числа семантических параметров, по которым может вестись его изучение, у концептологов нет. Сюда включаются как понятийное, так и образное, ценностное, поведенческое, этимологическое и культурное ‘измерения’ [Ляпин 1997: 18–19; Степанов 1997: 41; Карасик 2001: 10], из которых почти каждое может иметь приоритетный статус в исследовании.

Как представляется, оптимальным для полноты семантического описания лингвокультурного концепта будет выделение в его составе трех составляющих: понятийной, отражающей его признаковую и дефиниционную структуру, образной, фиксирующей когнитивные метафоры, поддерживающие концепт в языковом сознании, и значимостной, определяемой местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе конкретного языка, куда войдут также его этимологические и ассоциативные характеристики.

Немаловажным аспектом изучения концептов является их топология: определение и описание бытования этих ментальных сущностей при функционировании в основных областях общественного сознания (в научном, обыденном/языковом, религиозном и пр. сознании), частично совпадающих с типами дискурса.

В общеметодологическом плане исследование лингвокультурных концептов должно быть направлено на разработку категориального аппарата и исследовательской методики для описания базовых экзистенциальных смыслов, представленных в лексическом фонде естественного языка.

Понятие «языковая личность» образовано проекцией в область языкознания соответствующего междисциплинарного термина, в значении которого преломляются философские, социологические и психологические взгляды на общественно значимую совокупность физических и духовных свойств человека, составляющих его качественную определенность. Интеграционный и многомерный характер этого термина имплицирует неоднозначность и многоаспектность его понимания в лингвистике, задаваемого такими параметрами, как уровень абстракции (личность индивидная, групповая и базисная) и качественная область (личность физическая, социальная и духовная). Прежде всего, под ‘языковой личностью’ понимается «человек как носитель языка» [Богин 1986: 3], взятый со стороны его способности к речевой деятельности [Богин 1984: 1], то есть, комплекс психофизических свойств индивида, позволяющий ему производить и воспринимать речевые произведения – по существу, личность речевая. Под ‘языковой личностью’ понимается также совокупность особенностей вербального поведения человека, использующего язык как средство общения, – личность коммуникативная [Сухих 1997: 64]. И, наконец, под ‘языковой личностью’ может пониматься закрепленный преимущественно в лексической системе базовый национально-культурный прототип носителя определенного языка, своего рода ‘семантический фоторобот’, составляемый на основе мировоззренческих установок, ценностных приоритетов и поведенческих реакций, отраженных в словаре – личность ‘словарная’ [Карасик 1994], этносемантическая [Воркачев 1997: 115].

Многоуровневость социологического подхода к структуре личности присуствует практически во всех полиаспектных ее представлениях в языкознании: это выделяемые вербально-семантический, когнитивный и прагматический уровни [Караулов 1989: 5], «совокупная языковая личность» [Сентенберг 1994: 23], владеющая типами речевых актов, стратификационной моделью и когнитивно-экспрессивными средствами языка, а также знакомая с системой статусных отношений в культуре социума.

Слово ‘концепт’ в протерминологической функции стало активно употребляться в российской лингвистической литературе с начала 90-х годов [Логический анализ языка. Культурные концепты 1991]; лингвокультурологическое наполнение этой лексемы продолжила статья акад. Д.С.Лихачева [Лихачев 1993], опиравшегося в ней на взгляды С.А.Аскольдова-Алексеева [Аскольдов 1997]. Пересмотр традиционного логического содержания концепта и его психологизация объясняются, в том числе, и потребностями когнитологии, в частности, когнитивной лингвистики, сосредотачивающей внимание на соотнесении лингвистических данных с психологическими, для которой оперирование категорией понятия в классическом, ‘безóбразном’ представлении оказалось явно недостаточным [Бабушкин 1996: 12].

По своему гносеологическому статусу языковое значение – промежуточное образование, занимающее серединное место между представлением как формой образного знания и понятием как формой абстрактного мышления [Соломоник 1992: 86]. Однако основным признаком, отделяющим лингвистическое понимание концепта от логического и общесемиотического, является его закрепленность за определенным способом языковой реализации. В самом деле, если понятие в логике означает не более чем обусловленный конкретными потребностями предел членения суждения [Попович 1975: 10], и ‘утверждающая сила мысли’ не распространяется на то, что отделяет значения слов лошадь и конь, лошадь и кляча друг от друга [Фреге 1987: 26], то слово есть индивидуальная физиономия понятия, от него последнее не может отделиться, «как человек не может скинуть с себя своей физиономии» [Гумбольдт 1858: 103], а концепт как ментальное образование высокой степени абстрактности связан преимущественно именно со словом.

Из признания концепта планом содержания языкового знака следует, что он включает в себя помимо предметной отнесенности всю коммуникативно значимую информацию. Прежде всего, это указания на место, занимаемое этим знаком в лексической системе языка: его парадигматические, синтагматические и словообразовательные связи – то, что Ф.Соссюр называет «значимостью» и что, в конечном итоге, отражает «лингвистическую ценность внеязыкового объекта» [Карасик 1996: 4], проявляющуюся в соответствии с законом синонимической аттракции в семантической плотности той или иной тематической группы. В семантический состав концепта входит также вся прагматическая информация языкового знака, связанная с его экспрессивной и иллокутивной функциями, что вполне согласуется с «переживаемостью» [Степанов 1997: 41] и «интенсивностью» [Перелыгина 1998: 5] духовных ценностей, к которым он отправляет. Еще одним высоковероятным компонентом семантики языкового концепта является когнитивная память слова: смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением и системой духовных ценностей носителей языка [Яковлева 1998: 45; Апресян 1995, Т. 2: 170; Телия 1996: 230]. Однако концептологически наиболее существенным здесь оказывается так называемый культурно-этнический компонент, определяющий специфику семантики единиц естественного языка и отражающий ‘языковую картину мира’ его носителей.

Принято считать, что в естественном языке отражается ‘наивная картина мира’, составляющая содержание ‘обыденного сознания’ его носителей [Апресян 1995, Т. 1: 56-59; Урысон 1998: 3]. Наивная геометрия, наивная физика, наивная биология, психология, философия и пр., отражающие материальный и духовный опыт этноса, отмечены национально-культурной спецификой и противостоят соответствующим научным геометрии, физике, биологии, психологии, философии и пр. в той мере, в которой лексической значение («ближайшее значение» А.А.Потебни, «общесловарное значение» Л.В.Щербы) противостоит понятию («дальнейшему значению» А.А.Потебни, «энциклопедическому значению» Л.В.Щербы). А лексическое значение, зафиксированное в словаре, – это то, что люди имеют в виду, когда они употребляют слово [Вежбицкая 1997: 236].

‘Наивная картина мира’ как факт обыденного сознания воспроизводится пофрагментно в лексических единицах языка, однако сам язык непосредственно этот мир не отражает, он отражает лишь способ представления (концептуализации) этого мира национальной языковой личностью [Wierzbicka 1980: 50; 1999: 434; Почепцов 1990], и поэтому выражение ‘языковая картина мира’ в достаточной мере условно: образ мира, воссоздаваемый по данным одной лишь языковой семантики, скорее карикатурен и схематичен, поскольку его фактура сплетается преимущественно из отличительных признаков, положенных в основу категоризации и номинации предметов, явлений и их свойств, и для адекватности языковой образ мира корректируется эмпирическими знаниями о действительности, общими для пользователей определенного языка.

Языковая концептуализация как совокупность приемов семантического представления плана содержания лексических единиц, очевидно, различна в разных культурах [Вежбицкая 1997: 238], однако одной лишь специфики способа семантического представления для выделения концепта как лингвокультурологической категории, видимо, недостаточно: языковые и культурные особенности здесь в значительной мере случайны и не отражают национально-культурного (собственно этнического) своеобразия семантики, и далеко не все различия во внутренней форме отдельных лексических единиц должны осмысливаться как концептологически значимые [Добровольский 1997: 37, 42].

Если совокупность концептов как семантических единиц, отражающих культурную специфику мировосприятия носителей языка, образует концептуальную область, соотносимую с понятием ментальности как способа видения мира, то концепты, отмеченные этнической спецификой, входят в область, соотносимую с менталитетом как множеством когнитивных, эмотивных и поведенческих стереотипов нации. Граница, разделяющая ментальность и менталитет – концепты в широком и концепты в узком понимании – в достаточной мере нечетка, и формальных средств для описания современного менталитета той или иной лингвокультурной общности в настоящий момент не существует. Единственным критерием здесь может служить степень массовидности и инвариантности когнитивных и психологических стереотипов, отраженных в лексической семантике языка [Добровольский 1997: 42; Телия 1996: 235].

Выделение концепта как ментального образования, отмеченого лингвокультурной спецификой, – это закономерный шаг в становлении антропоцентрической парадигмы гуманитарного, в частности, лингвистического знания. По существу в концепте безличное и объективистское понятие авторизуется относительно этносемантической личности как закрепленного в семантической системе естественного языка базового национально-культурного прототипа носителя этого языка. Воссоздание «образа человека по данным языка» [Апресян 1995, Т.2: 348], осуществляемое через этнокультурную авторизацию понятия, в определенной мере сопоставимо с авторизацией высказывания и пропозиции относительно субъекта речи и мысли в теории модальной рамки высказывания и в неклассических (оценочных) модальных логиках.

«Мы можем добраться до мысли только через слова (никто еще пока не изобрел другого способа)» [Вежбицкая 1999: 293] – это лингвистическая и, тем самым, несколько зауженная констатация того общесемиотического факта, что смысл создается и является человеку лишь через символ (знак, образ). И если концепт представляет собой вербально явленный смысл, то собственно языковедческая проблематика в его изучении оказывается связанной с определением области бытования этого смысла и уровнем его коммуникативной реализации: является ли он фактом идиолектного или национального языкового сознания, фактом речи или же языка, фактом ситуационной разовой реализации или единицей словаря, если словаря, то соотносим ли он со словом или же с его лексико-семантическими вариантами.

Концепт как семантическая сущность отправляет к плану содержания определенной знаковой единицы и, тем самым, соотносим с категориями значения и смысла, которые в логической семантике и в лингвистике терминологизированы, теоретически разведены и упорядочены дефиниционно.

Значение имени – это предмет (денотат), носящий данное имя, смысл – концепт этого денотата, информация, благодаря которой становится возможным отнесение имени к данному предмету [Чёрч 1960: 19]. В лингвокультурологической трактовке концепт психологизируется и отождествляется с типовым представлением (прототипом, гештальт-структурой) [Телия 1996: 94–97], и здесь, как можно видеть, логико-семантические значение и смысл практически меняются местами: концепт денотата – сведения, необходимые и достаточные для выделения класса объектов – замещается собственно денотатом – типовым образом, представляющим класс в нерасчлененной полноте признаков.

Смысл – это «общая соотнесенность и связь всех относящихся к ситуации явлений» [Щедровицкий 1995: 562]. Он всегда ситуационен, обусловлен контекстом, принадлежит речи и первичен по отношению к значению, которое, в свою очередь, внеконтекстно, неситуационно, принадлежит языку, производно от смысла, социально институционализировано и формулируется, в отличие от смыслов, создаваемых всеми и каждым, исключительно составителями словарей [Богин 1994: 9]. Значение абстрагируется от смыслов и связывает идиолект с национальным кодифицированным языком. Можно отметить, что лингвистически терминологизированное противопоставление значения и смысла вполне четко согласуется с представлением об этих категориях в ‘наивной семиотике’ русскоязычных носителей обыденного сознания [Кобозева 1991: 186].

В текстах лингвокультурологических исследований концепт получает самые различные названия: это и «экзистенциальные смыслы», и «предельные понятия», и собствено «культурные концепты», однако, принимая во внимание тот факт, что концепт принадлежит национальному языковому сознанию, можно считать, что в дихотомии значение–смысл он соотносим со значением, и остается только найти его имя – определить языковую единицу/единицы, чей план содержания он представляет.

В лингвокультурологических текстах концепты «опредмечиваются», «объективируются», «распредмечиваются», «вбирают в себя обобщенное содержание множества форм выражения», «заполняются смыслами» и пр. [Карасик 1996: 6; Суродина 1999: 8; Панченко 1999: 20; Лукин 1993: 63]. Предикатная сочетаемость лексемы ‘концепт’ в конечном итоге наводит на мысль о существовании двух основных когнитивных метафор, двух взаимодополняющих моделей, описывающих отношение концепт-форма его языкового представления: архетипной и инвариантной. В архетипной модели концепт рассматривается как нечто предельно обобщенное, но, тем не менее, чувственно-образное, скрытое в глубинах сознания, воплощающееся в редуцированной форме в понятии, в представлении, в значении слова [Ляпин 1997: 21]. В инвариантной модели концепт представляется как предел обобщения (инвариант) плана содержания языковых единиц, покрывающих определенную семантическую область [Лукин 1993: 63]. Архетипная модель формирования концептов предполагает их врожденность, доязыковую готовность к семантизации [Вежбицкая 1999: 294], инвариантная – их формирование в процессе усвоения языка и освоения внеязыковой действительности субъектом мысли и речи.

Связь концепта с вербальными средствами выражения вообще отмечается практически во всех лингвокультурологических определениях (cр.: «знаменательный (сигнификативный) образ, отражающий фрагмент национальной картины мира, обобщенный в слове» [Нерознак 1998: 81]; «любая дискретная единица коллективного сознания, которая отражает предмет реального или идеального мира и хранится в национальной памяти языка в вербально обозначенном виде» [Бабушкин 1999: 11]), однако единства во мнениях относительно конкретных значимых единиц языка, с которыми соотносится концепт, у ‘лингвоконцептуалистов’ пока не имеется.

Лингвокультурный концепт, как и его средневековый предшественник [Неретина 1995: 69, 85, 118–120], – семантическое образование высокой степени абстрактности. Однако если первый получен путем отвлечения и последующего гипостазирования свойств и отношений непосредственно объектов действительности, то второй – продукт абстрагирования семантических признаков, принадлежащих определенному множеству значимых языковых единиц. Соотнесение концепта с единицами универсального предметного кода едва ли согласуется с принадлежностью лингвокультурных концептов к сфере национального сознания, поскольку УПК идиолектен и формируется в сознании индивидуальной речевой личности. В принципе, концепт можно было бы соотнести с корневой морфемой, составляющей основу словообразовательного гнезда, но тогда он останется без имени.

Чаще всего представительство концепта в языке приписывается слову [Вежбицкая 1997: 77–79; 1999: 434-484; Арутюнова 1999: 543–640; Нерознак 1998: 84-85], а само слово получает статус имени концепта – языкового знака, передающего содержание концепта наиболее полно и адекватно. Однако слово как элемент лексико-семантической системы языка всегда реализуется в составе той или иной лексической парадигмы, что позволяет его интерпретировать как 1) инвариант парадигмы, образованной ЛСВ этого слова; 2) имя смыслового (синонимического) ряда, образованного синонимами, соотносимыми с одним из ЛСВ слова [Лихачев 1993: 4; Москвин 1997: 67]. В любом случае, концепт, как правило, соотносится более чем с одной лексической единицей, и логическим завершением подобного подхода является его соотнесение с планом выражения всей совокупности разнородных синонимических (собственно лексических, фразеологических и афористических) средств, описывающих его в языке [Панченко 1999: 6], то есть, в конечном итоге концепт соотносим с планом выражения лексико-семантической парадигмы.

Фреймовой моделью, воспроизводящей в лексической системе отношения концепта и его реализаций, являются гипонимические, родо-видовые структуры [Бабушкин 1996: 50–53], однако в области таких высокоабстрактных семантических сущностей, как культурные («духовные») концепты, подобные отношения практически не наблюдаются. Также теоретически отношения ‘концепт – его языковая реализация’ можно было бы смоделировать на базе антонимической парадигмы в лексике, фиксирующей «различия внутри одной и той же сущности» [Новиков 1982: 244] (радость–горе, счастье–беда, любовь–ненависть и пр.), однако семантический инвариант, объединяющий эту парадигму – концепт, как правило, в языке не находит имени и, тем самым, для языкового сознания является малозначимым.

Концепт – это культурно отмеченный вербализованный смысл, представленный в плане выражения целым рядом своих языковых реализаций, образующих соответствующую лексико-семантическую парадигму. План содержания лингвокультурного концепта включает, как минимум, два ряда семантических признаков. Во-первых, в него входят семы, общие для всех его языковых реализаций, которые ‘скрепляют’ лексико-семантическую парадигму и образуют его понятийную либо прототипическую основу. Во-вторых, туда входят семантические признаки, общие хотя бы для части его реализаций, которые отмечены лингвокультурной, этносемантической спецификой и связаны с ментальностью носителей языка либо с менталитетом национальной языковой личности.

Если исходить из того, что лингвокультурный концепт семантически представляет собой некую абстракцию, обобщающую значения ряда своих языковых реализаций, то конкретная форма этого концепта будет задаваться интервалом абстракции, в границах которого он качественно определен, т.е. объемом лексико-семантической парадигмы, формируемой единицами, передающими этот концепт в языке или в языках. В первом же приближении выделяются концепты-автохтоны, абстрагируемые от значений своих конкретных языковых реализаций, содержащие в своей семантике и ‘предметные’, и этнокультурные семы, и протоконцепты – «универсальные концепты» [Вежбицкая 1999: 53, 291], «ноэмы» (Хегер 1990: 6), абстрагируемые от неопределенного числа языковых реализаций и обеспечивающие эталон сравнения, необходимый для межъязыкового сопоставления и перевода. В более или менее ‘чистом виде’ «универсальные концепты» представлены в научном сознании в форме этических терминов и логических операторов: добро–зло, хорошо–плохо–безразлично и пр. В свою очередь автохтонные концепты могут быть не только внутриязыковыми, моноглоссными, они могут быть абстрагированы от лексических единиц двух и более языков, образующих культурный суперэтнос, – быть полиглоссными, как, например, «предельные понятия» западной и восточной лингвокультур [Снитко 1999].

Еще одним критерием разграничения лингвокультурных концептов является, очевидно, их принадлежность к сфере знания/сознания, которую они обслуживают. Конечно, «национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения» (А.Чехов), однако есть вполне конкретные лексические единицы, «дальнейшее значение» которых образует содержательную основу этических, психологических, логических и религиозных терминов – «духовных ценностей», которые, безусловно, могут быть этнокультурно отмеченными как в границах одного языка, так и в границах межъязыковой научной парадигмы – стиля мышления [Степанов 1997: 28-32; Скидан 1997: 37-38].

Итак, в лингвистическом понимании концепта наметилось три основных подхода. Во-первых, в самом широком смысле в число концептов включаются лексемы, значения которых составляют содержание национального языкового сознания и формируют ‘наивную картину мира’ носителей языка. Совокупность таких концептов образует концептосферу языка [Лихачев 1993], в которой концентрируется культура нации. Определяющим в таком подходе является способ концептуализации мира в лексической семантике, основным исследовательским средством – концептуальная модель, с помощью которой выделяются базовые компоненты семантики концепта и выявляются устойчивые связи между ними [Михальчук 1997: 29]. В число подобных концептов попадает любая лексическая единица, в значении которой просматривается способ (форма) семантического представления. Во-вторых, в более узком понимании к числу концептов относят семантические образования, отмеченные лингвокультурной спецификой и тем или иным образом характеризующие носителей определенной этнокультуры [Степанов 1997; Нерознак 1998]. Совокупность таких концептов не образует концептосферы как некого целостного и структурированного семантического пространства, но занимает в ней определенную часть – концептуальную область. И, наконец, к числу концептов относят лишь семантические образования, список которых в достаточной мере ограничен [Снитко 1999: 46] и которые являются ключевыми для понимания национального менталитета как специфического отношения к миру его носителей. Метафизические концепты (душа, истина, свобода, счастье, любовь и пр.) – ментальные сущности высокой либо предельной степени абстрактности, они отправляют к ‘невидимому миру’ духовных ценностей, смысл которых может быть явлен лишь через символ – знак, предполагающий использование своего образного предметного содержания для выражения содержания абстрактного. Вот, очевидно, почему концепты последнего типа относительно легко «синонимизируются», образуя «концептуализированную область» [Степанов, Проскурин 1993; Степанов 1995: 17; Степанов 1997: 69], где устанавливаются семантические ассоциации между метафизическими смыслами и явлениями предметного мира, отраженными в слове, где сопрягаются духовная и материальная культуры.

Как представляется, обобщение точек зрения на концепт и его определения в лингвистике позволяет прийти к следующему заключению: концепт – это единица коллективного знания/сознания (отправляющая к высшим духовным ценностям), имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой. Как можно видеть, общим в этом определении и в определениях понятия, представления и значения остается родовой признак – принадлежность к области идеального, видовые же отличия (форма знания/сознания – логическая/рациональная, психологическая/образная, языковая) нейтрализуются, а их место занимают вербализованнность и этнокультурная маркированность. По существу, единственным raison d’être терминологизации лексемы ‘концепт’ является потребность в этнокультурной авторизации семантических единиц – соотнесении их с языковой личностью.

Литература

1. Апресян Ю.Д. Избранные труды: В 2-х т. М., 1995.

2. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.

3. Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М., 1997. С.267–279.

4. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж, 1996.

5. Бабушкин А.П., Жукова М.Г. Перевод реалий в свете проблем когнитивной семантики // Проблемы культурной адаптации текста. Воронеж, 1999. С.11–13.

6. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

7. Богин Г.И. Переход смыслов в значения // Понимание и рефлексия. Ч.2. Тверь, 1994. С. 8–16.

8. Богин Г.И. Модель языковой личности в её отношении к разновидностям текстов: АДД. Л., 1984.

9. Богин Г.И. Типология понимания текста. Калинин, 1986.

10. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1997.

11. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языка. М., 1999.

12. Воркачев С.Г. Безразличие как этносемантическая характеристика личности: опыт сопоставительной паремиологии // ВЯ. 1997. № 4. С. 115-124.

13. Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка и влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода. Введение во всеобщее языкознание. Спб., 1858.

14. Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии (1) // ВЯ. 1997. № 6. С. 37–48.

15. Карасик В.И. Оценочная мотивировка, статус лица и словарная личность // Филология. Краснодар, 1994. № 3. С. 2-7.

16. Карасик В. И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград-Архангельск. 1996. С. 3–16.

17. Карасик В. И. О категориях лингвокультурологии // Языковая личность: проблемы коммуникативной деятельности. Волгоград, 2001. С. 3–16.

18. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

19. Кобозева И.М. «Смысл» и «значение» в «наивной семиотике» // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 183–186.

20. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // ИАН СЛЯ. 1983. Т.52, №1. С. 3–9.

21. Логический анализ зыка. Культурные концепты. М., 1991.

22. Лукин В.А. Концепт истины и слово ИСТИНА в русском языке (Опыт концептуального анализа рационального и иррационального в языке) // ВЯ. 1993. № 4. С. 63-86.

23. <… Продолжение »