Яндекс.Метрика

Авторитетность и коммуникация

(коллективная монография)

Серия "Аспекты языка и коммуникации". Выпуск 4. - Воронеж: Воронежский государственный университет; Издательский дом Алейниковых, 2008. - 216 с.

Продолжение серии научных трудов по филологии и теории коммуникации под редакцией доктора филологических наук, профессора В.Б.Кашкина "Теоретическая и прикладная серия лингвистика" (1999-2002) в формате монографий (или коллективных монографий), издаётся с 2008 года.

Монографии "Авторитетность и коммуникация" было присуждено I место в книжном конкурсе Российской коммуникативной ассоциации "Лучшая книга по коммуникативным наукм и образованию" за 2008-2009 академический год.

Ирония как способ повышения авторитетности

 

People have power when other people think they have power.

Wyche Fowler

1. Авторитетность и вербальное действие

В современных исследованиях по проблемам вербальной коммуникации стало привычным мнение о том, что общение осуществляется с определённой целью, и что для достижения этой цели (или целей) участники общения выбирают те языковые средства, которые кажутся им оптимальными. Многие исследователи также полагают, что ведущая цель общения – это обмен информацией. Такое представление о человеческом общении очень напоминает применение компьютерной метафоры в исследованиях познавательных процессов: происходит упрощение реальной ситуации и исследователю навязывается опредёленный способ размышлений. В повседневной жизни люди общаются не только для того, чтобы передать или получить информацию. Каждый раз в процессе коммуникации создаётся многомерная сеть отношений, внутри которой каждый из участников дискурса занимает определённую позицию.

Использование языка в процессе общения – это всегда творчество. Мы привлекаем грамматические и лексические ресурсы языка не только для передачи информации, но и для того, чтобы выразить своё отношение к окружающему миру, обозначить собственную позицию относительно других участников дискурса. Язык даёт нам возможность определить своё место не только относительно партнера по коммуникации (этим партнером может быть и один человек, и большая аудитория слушателей), но и маркировать своё отношение к тому, о чем идёт речь, показать наличие или отсутствие предыдущего опыта общения. Именно эта многомерность отношений позволяет применять к дискурсу широко цитируемое в отечественной литературе метафорическое определение «речь, ‘погруженная в жизнь’» (Арутюнова 1990). Можно утверждать, что дискурс – это не столько процесс передачи информации, сколько процесс создания отношений с помощью языковых средств. Таким образом, анализируя фрагменты дискурса, необходимо ответить на два вопроса: какие вербальные действия осуществляет говорящий (то есть, какой тип отношений создаётся в дискурсе) и как при помощи языковых средств создаются эти отношения. Таким образом, наличие многомерных отношений между участниками коммуникации и внешним миром является основной характеристикой дискурса. Эти отношения не существуют вне дискурса как нечто постоянное: каждый раз, вступая в общение, мы создаём их заново различными способами, в том числе, при помощи отбора языковых средств.

Известно, что на выбор языковых средств влияют многие составляющие, в том числе социальные характеристики участников коммуникации. В лингвистической прагматике позиции участников характеризуются в терминах социальных ролей и статусов. Социальные характеристики проявляются и изменяются только в результате взаимодействия участников общения. Описание процесса взаимодействия осуществляется с привлечением различных категорий, например, категории вежливости и принципа кооперации. Эти категории и принципы позволяют характеризовать взаимоотношения между коммуникантами в терминах «выше – ниже». При этом позиции, которые занимают коммуниканты, снова описываются как постоянные. Статичность такого подхода не отражает того факта, что в процессе общения каждый из коммуникантов стремится упрочить свои позиции, следовательно, качество отношений может меняться. Поэтому необходимо учитывать динамичность отношений, и для этого можно использовать также другие категории, с помощью которых можно описать качественную сторону и динамику.

Качество отношений, создаваемых коммуникантами в каждом конкретном фрагменте дискурса, и динамику этих отношений можно описывать через категорию авторитетности.

Исследуя фрагменты дискурса на предмет проявления категории авторитетности, мы исходим их того, что каждый раз мы обозначаем собственную позицию достаточно сложным образом: мы выражаем своё отношение к окружающему миру, сообщаем, «как это должно быть устроено», очерчиваем круг «свой – чужой» и т.д. Но мало обозначить свою позицию – её надо утвердить, придать ей значимость и достоверность в кругу позиций других участников общения. Таким образом, авторитетность – это способ маркирования динамики своей социальной позиции в сторону повышения относительно позиции собеседника или позиции объекта (темы) коммуникации.

Обратимся к словам американского политика У. Фаулера, вынесенным в эпиграф: люди обладают властью, если другие люди думают про них, что они обладают властью. Получается, что властные отношения, как и любые другие отношения, не существуют в готовом виде, а создаются посредством различных действий, в том числе вербальных. То же самое можно сказать и об отношении авторитетности, с той только разницей, что властные отношения предполагают принципиальное неравенство социальных статусов участников отношений, в то время как отношения авторитетности могут возникать и в тех случаях, когда статусы участников дискурса равны. Отношения авторитетности могут быть также инициированы и коммуникантом с более низким социальным статусом. Цель такого вербального действия очевидна: повышение собственной позиции в глазах собеседника.

Чтобы возникло отношение авторитетности (как, впрочем, и любой другой тип отношений), необходимо участие, по меньшей мере, двух сторон. Обычно общение описывают как постоянную мену ролей говорящего и слушающего (адресата), причём говорящий рассматривается как активный участник коммуникации, поскольку именно он является источником информации, а адресату отводится роль пассивного приёмника информации. Такое понимание ролей участников общения не подходит для анализа динамики отношений. В анализе дискурса чаще используют термины говорящий и интерпретатор. Интерпретатор, как и говорящий, является активным участником дискурса, роль которого – приписывание высказываниям дискурсивных значений. Возникновение определённых отношений возможно только в том случае, если интенция говорящего адекватно интерпретирована адресатом. Роль адресата – «восстановить» исходные интенции, значимость определённых элементов действительности для говорящего, социальную роль, которую выполняет говорящий в данном контексте, «здесь и сейчас». Это означает, что оценка дискурса как авторитетного (или, напротив, неавторитетного) находится целиком в компетенции интерпретатора.

Таким образом, любой участник дискурса является его активным создателем, независимо от того, является ли он говорящим или слушающим. Интерпретация дискурса – нетривиальная задача, поскольку языковые средства могут кодировать смыслы, далекие от того, что сказано на самом деле. Примером такого способа организации дискурса является ирония.

2. Ирония как дискурсивная практика

С точки зрения прагматики коммуникации ирония оказывается странным способом общения: если анализировать иронию с позиции говорящего, то оказывается, что ироническое высказывание нарушает основные прагматические принципы и постулаты; с точки зрения адресата высказывания ирония создает трудности для интерпретации интенции говорящего. Тем не менее, ирония стала популярным способом «упаковки» интенций во многих сферах коммуникации: от политики до рекламы, от художественных текстов до повседневного общения. Неудивительно, что к иронии проявляется постоянный исследовательский интерес.

Иронию классифицируют по-разному: то рассматривают как стилистический приём, то относят к риторическим фигурам. Однако общая тенденция такова: иронию классифицируют как инструмент, который существует в готовом виде и используется с определённой целью. Если сопоставить все ситуации, к которым применяется понятие ирония, то окажется, что под ним объединяются явления, очень разные как с точки зрения формы, так и с точки зрения содержания. Тем не менее, есть нечто общее, что позволяет носителям языка оценивать различные фрагменты дискурса как ироничные.

Ирония как способ общения хорошо осознается носителями языка. Например, с точки зрения носителей русского языка вербальная ирония оценивается негативно: с позиции интерпретатора дискурса она оценивается как горькая, язвительная, оскорбительная. Часто при описании иронии используется метафора оружия (данные Национального корпуса русского языка). Оценка вербальной иронии носителями английского языка оказывается достаточно близкой: ирония характеризуется как bitter, caustic, mocking (по данным BNC). Однако при сопоставлении тех фрагментов дискурса, которые оцениваются как ироничные и к которым применяется термин «ирония» оказывается, что с точки зрения языковой организации эти фрагменты разные. Почему, в таком случае, в сознании носителей языка они объединяются?

Ответ на этот вопрос можно найти, если анализировать иронию не как языковое явление, существующее независимо от носителей языка, а как явление дискурсивное, которое каждый раз возникает заново как способ выражения определённого типа отношений между говорящим, интерпретатором и внешним миром. Для анализа иронии удобным оказывается понятие дискурсивной практики. С его помощью можно описывать повторяющиеся типы вербальных действий. Важна повторяемость не только внешних компонентов коммуникативной ситуации (например, «место общения» или «социальные роли участников дискурса»), но и скрытых компонентов: интенций коммуникантов и типов отношений, которые воссоздаются в дискурсе. Понятие дискурсивной практики у М. Фуко определяется как «… совокупность анонимных исторических правил, всегда определённых во времени и пространстве, которые установили в данную эпоху и для данного социального, экономического, географического или лингвистического пространства условия выполнения функции высказывания» (Фуко 1996 : 117). Таким образом, наличие системы правил организации дискурса с точки зрения говорящего и правил интерпретации высказываний как действий определённого типа является необходимым условием для общения и создания взаимоотношений.

Понятие дискурсивной практики может быть применено к фрагменту дискурса любого объёма: от реплики в диалоге до нарратива. Важно, что в этих фрагментах создаётся один и тот же тип отношений между участниками дискурса, поскольку участники коммуникации «играют» по общим правилам создания и интерпретации дискурса.

Анализ иронических высказываний в этом случае сводится к установлению правил, по которым говорящий «упаковывает» интенцию, а адресат может её интерпретировать. Сложность анализа связана с тем, что ирония как дискурсивная практика оперирует не только значениями высказывания (эксплицитным и имплицитным), но и отношениями между участниками коммуникации (здесь задействованы три стороны: говорящий, интерпретатор и объект иронии). Таким образом, значение высказывания складывается не только из того, что сказано, но и из того, что остаётся словесно невыраженным. Надо также учитывать не только исходную интенцию говорящего, но и результат интерпретации высказывания как ироничного или неироничного, который целиком зависит от адресата. Иногда говорящий сознательно использует иронию, но она остается непонятой. В других случаях, наоборот, изначально неироничное высказывание интерпретируется адресатом как ироничное. Можно утверждать, что ирония не существует как постоянное языковое явление, а возникает каждый раз заново. Тем не менее, существуют некие «ключи», которые помогают интерпретировать высказывание как ироническое.

Ирония как дискурсивная практика может использоваться с различными целями. В частности, одной из функций иронии является выражение отношений доминирования и авторитетности в дискурсе: прибегая именно к этой дискурсивной практике, говорящий создает иерархические отношения между собой, адресатом высказывания и объектом иронии (адресат высказывания не всегда является объектом иронии).

Насколько интерпретацию высказывания как ироничного или неироничного можно соотнести с оценкой говорящим объекта иронии по шкале «хорошо – плохо»? Всегда ли ирония связана с оценкой? На наш взгляд, нет.

Понимание иронии не сводится просто к восприятию высказывания «от противного», поскольку ирония связана с желанием говорящего определённым образом воздействовать на адресата. На языковом уровне происходит «наложение» двух смыслов – эксплицитного и имплицитного, а на дискурсивном создаются определённые отношения между автором высказывания и его интерпретатором.

То, что иронией называют самые разные высказывания, имеющие различные функции и передающие самые разные интенции, позволяет утверждать, что ирония – это дискурсивная практика, которая может быть использована в различных сферах коммуникации (политической, художественной, бытовой), но создаётся и интерпретируется она при этом по одним и тем же правилам.

Использование иронии может приводить к достаточно сложному дискурсивному эффекту. Трансляция отношений доминирования и авторитетности может быть не единственной целью говорящего. Создавая такие отношения, ирония может одновременно передавать и другие интенции говорящего.

Посмотрим на конкретных примерах, как с помощью дискурсивной практики иронии возникают отношения авторитетности. Для этого обратимся к фрагментам газетных и журнальных публикаций: в них единственным «инструментом» создания отношений между автором, читателем и темой публикации является язык. Попутно отметим, что публикации СМИ изначально обладают определённым уровнем авторитетности в обществе: печатному слову принято доверять. СМИ обладают правом на использование определённых дискурсивных практик, в том числе и на иронию. В анализе дискурса такое право называют легитимностью. Под легитимностью речевых действий понимается право на осуществление определённого речевого действия (Van Leeuwen 2007).

Внутри дискурсивной практики иронии можно выделить по крайней мере две стратегии, создающие отношения авторитетности. Назовем их «игра на повышение» и «игра на понижение».

3. Игра на повышение

Авторитетность как тип отношений может выражаться через противопоставление себя другому. Интенцией говорящего в этой ситуации является повышение собственных «активов» за счёт сравнения с другим (этим другим не обязательно должен быть адресат – это может быть и третья сторона, не участвующая в коммуникации). В «игре на повышение» адресат может «подниматься» до уровня автора и становиться соучастником иронического отношения к объекту.

Сознательное дистанцирование говорящего осуществляется при помощи иронической номинации объекта, относительно которого осуществляется сравнение. Примером «игры на повышение» является письмо редактора русскоязычной версии журнала Esquire, опубликованное в декабрьском выпуске за 2006 г.:

У меня есть любимый трюк: когда я вижу где-нибудь любой отраслевой журнал («Усть-Ордынский аудит», «Куроводство Заполярья», «Бортовой журнал Чимкентских авиалиний», «Заря стоматологии», «В грязь лицом», «Вестник хиловских курортов» и прочие), я немедленно предлагаю окружающим побиться об заклад (и непременно оказываюсь прав), что письмо редактора в этом журнале начинается с упоминания какого-либо промежутка времени (зимы, лета, месяца, сезона, квартала, полугодия, периода, поры, срока, годины, эпохи, вехи) или связанных с этим промежутком времени сезонных явлений (морозы, дожди, оттепели, ледоходы, посевная, сбор озимых, пора отпусков, начало скидок, приближение праздников).

Автор этого текста делает несколько важных вещей: во-первых он чётко проводит границу «свой – чужой» с помощью иронической номинации несуществующих журналов («Усть-Ордынский аудит», «Куроводство Заполярья», «Бортовой журнал Чимкентских авиалиний» и др.). Во-вторых, автор повышает собственную позицию и относительно читательской позиции (с помощью примечания «и непременно оказываюсь прав»), и относительно авторов, пишущих для других журналов. В последнем случае ключом к интерпретации отношения автора с «чужими» оказываются варианты заполнения стандартных текстов, которые встречаются в периодических изданиях.

4. Игра на понижение

Эта стратегия отличается от «игры на повышение», поскольку объектом иронии становится третья сторона, изначально обладающая более высоким социальным статусом и властью. Автор сообщает нечто, что понижает этот статус в глазах читателя; за счёт такого понижения позиция пишущего (говорящего) усиливается. Например, в заметке «Кто ответит за ‘базар’?» («Новая газета в Воронеже», № 89 от 24.11.2006 г.) объектом журналистской иронии становится ряд высокопоставленных чиновников:

На днях в одном из ресторанов Воронежа произошел серьёзный инцидент с участием властной бизнес-«элиты» города – с битьём посуды и нанесением участникам физических травм. Чаще всего такие инциденты случаются с депутатами «из купеческих» – менталитет не пропьёшь, и культурный отдых у этих ребят непостижимым образом связан с битьём морд, посуды и мебели.

Далее автор переносит своё внимание на сына генерала ФСБ, фамилию которого не называет, а также на работу прокуратуры:

К тому же пострадавший в ресторанной схватке недавно уже фигурировал своей генеральской фамилией в СМИ – по поводу откровенно хамского захвата имущества воронежского «Горэлектротранса»; тогда было очень много шума в прессе и на телевидении, и возбуждённая прокуратура всем телом изображала, что столь наглое рейдерство безнаказанным не останется.

Сразу несколько элементов этого фрагмента указывают на необходимость интерпретировать его как иронический: пострадавший в ресторанной схватке, возбуждённая прокуратура всем телом изображала и др. Использованные языковые средства чётко определяют позицию автора в описываемой ситуации. Например, в случае с «возбуждённой прокуратурой» происходит «наложение» двух значений глагола «возбуждать», и у читателя возникает ассоциация «работа прокуратуры – это занятие сексом», что сразу понижает «активы» прокуратуры. Депутатский авторитет понижается благодаря иронической номинации (ребята), использованию кавычек.

Аналогичный пример понижения статуса объекта высказывания в глазах адресата находим в американском политическом дискурсе:

We need a president who’s fluent in at least one language. (Buck Henry, американский сценарист и комедийный актёр).

Отметим, что данное высказывание существует в виде растиражированной цитаты в Интернете, то есть, оно существует независимо от исходной ситуации, в которой было произнесено впервые. Читатели могут легко интерпретировать его вне первоначального контекста. Ключами к интерпретации здесь становятся имя автора высказывания (от комедийного актёра ожидают ироничных высказываний) и знание особенностей речи нынешнего президента США.

Какие вербальные действия осуществляет автор высказывания? Он понижает авторитет Дж. Буша-младшего, хотя не называет его имени. Прямое указание в данной ситуации и не требуется: речи нынешнего президента США печально знамениты обилием речевых ошибок. Понижая авторитет объекта высказывания, автор повышает собственный авторитет: имплицитно он противопоставляет себя (а заодно и адресата) президенту по уровню владения языком. Ещё одно важное действие, которое осуществляет автор высказывания – проведение границы между «своими» и «чужими»: принадлежность к «своим» определяется критическим отношением к действующему президенту. Ирония оказывается знаком «для посвящённых»: те, кто может преодолеть эту семиотическую границу, может считать себя «своим».

Отдельного разговора заслуживает самоирония. Самоирония может использоваться для косвенной авторской самопрезентации и повышения авторитетности собственной позиции относительно позиции адресата сообщения.

Глянцевый журнал «Cosmopolitan», чья аудитория – молодые женщины с достатком (или к нему стремящиеся), пишет о проблемах взаимоотношения мужчин и женщин. Статья, опубликованная в январском номере журнала (2007 г.), называется «Я не виновата»:

Я виновата во многом. В том, например, что я только что верещала на тебя, как милицейская мигалка, и вращалась вокруг своей оси, и сверкала во все стороны диким синим глазом, и…

Гиперболизированное описание «типично женского поведения» создает образ женщины-монстра, причём описание автором собственных действий строится как бы с точки зрения собеседника-мужчины, чья позиция по умолчанию признаётся доминирующей, то есть, исходный расклад сил – в пользу мужчины. На авторитетность мужской точки зрения указывает признание женщиной собственных недостатков.

Далее от самоиронии автор переходит к другому объекту иронического отношения – «типично мужскому поведению», а затем возвращается к самоиронии, представленной в виде ответной реплики в несуществующем диалоге об умственных способностях женщин:

Оставленные у двери гигантские мужские ботинки – одно из самых трогательных зрелищ на свете (чего никак не скажешь о мужских носках)…

Мозгами (а они у меня есть, несмотря на тираду про ботинки) я понимаю, что тебе повезло, что я у тебя есть…

С помощью иронии автор осуществляет комплекс действий: во-первых, защищается от потенциальной критики, во-вторых, снижает авторитетность противоположной, исходно доминирующей позиции. Перед нами – пример повышения собственной авторитетности за счёт понижения авторитетности второй стороны.

Таким образом, позиции участников дискурса (говорящего, адресата и объекта иронии) не остаются постоянными: коммуникация всегда связана с динамикой позиций её участников. Ирония становится социально значимым вербальным действием, способом вербализации этой динамики.

 

К.М. Шилихина

 

Серия "Аспекты языка и коммуникации". Выпуск 4. - Воронеж: Воронежский государственный университет; Издательский дом Алейниковых, 2008. - С.184-194.

 

© К.М.Шилихина, 2008

 

Шилихина, Ксения Михайловна – кандидат филологических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной лингвистики Воронежского государственного университета; shilikhina@gmail.com

Создать бесплатный сайт с uCoz