Гендерные аспекты авторитетности

В данном разделе авторы соотносят два понятия – «гендер» и «статус эксперта», особенности их проявления в рамках устной научной дискуссии. Данные понятия рассматриваются с позиций социоконструктивизма.

1. Методологические предпосылки

Повсеместный рост интереса к науке и научной коммуникации, отмечаемый с начала 70-х гг. прошлого века и сохраняющийся до настоящего времени, связан со сменой эпистемы и новым осмыслением имеющих давнюю традицию концепций социального конструктивизма (Berger, Luckmann 1967; Макаров 2003; Кирилина 2006).

Выросшая из структуралистских идей и переосмыслившая их постмодернистская философия направила свою критику на западную логоцентрическую традицию, то есть на стремление обнаружить рациональную истину, существующую вне человеческой деятельности и независимо от неё. Постмодернисты не разделяют действительность и её восприятие и осмысление, уничтожая границу между реальностью и миром, отражённым в сознании. Существование объективной истины отрицается, но признаётся множественность истины, субъективный характер восприятия мира. Сам мир также признаётся доступным лишь через языковые формы, так как действительность всегда опосредована дискурсивной практикой.

Идея субъективности и множественности истины заставила переосмыслить и само понятие познания, приведя к осознанию его ограниченности и зависимости от познающего индивида.

Рассмотрение науки не как некой «объективной» деятельности, осуществляемой высшим разумом, но как деятельности человеческой позволило поставить вопрос о познающем субъекте со всеми его особенностями, далекими от идеала, и легитимировало изучение науки и научной деятельности, как явления, тесно связанного не только с высшими мотивами, но и со всем множеством противоречивых стимулов и установок, обусловленных психическими ценностными и поведенческими особенностями homo sapiens. Этот взгляд неминуемо вел к признанию изменчивости науки, появлению понятия эпистема, то есть, к осознанию субъективности и исторической обусловленности научного знания, его зависимости от текущей аксиоматики, современных правил и норм, которые также не даны свыше, а создаются человеком.

Ревизия принципов познания происходит во всех гуманитарных науках, и это ведет к релятивизации основных постулатов теории познания эпохи Просвещения. В труде «Археология знания» М. Фуко вводит понятие эпистемы: каждая эпоха, выдвигает свою систему норм и запретов, допущений и аксиом, на базе которых и строится всякое научное рассуждение. С этой точкой зрения перекликаются идеи Л. Витгенштейна о том, что, изучая правила, мы не учимся практике эмпирического суждения; нас учат связи одних суждений с другими. Познающему индивиду внушается значимость целой системы суждений, где следствия и допущения взаимообусловлены.

Исследование системы, в которой постулаты и следствия взаимно поддерживают и подкрепляют друг друга, становится одной из главных целей исследования коммуникации. В смысле сказанного выше действительность второго порядка оказывается не чем иным, как результатом коммуникации. У человека приспособление к окружающей среде происходит посредством социализации. Социализация же основана на коммуникации, то есть на инструкциях о том, как устроен мир.

В связи с новым пониманием действительности и поведения индивидов вновь оживает интерес к проблеме социального конструирования реальности (Berger, Luckmann 1967). С позиций конструктивизма человек не открывает, а изобретает действительность. Конструктивисты доказывают, что и без претензии на поиск абсолютной истины можно заниматься наукой и жить активно. В естественных науках давно работают с «изобретённой действительностью» – моделями, которые отражают части действительности и могут быть заменены на другие.

На взгляд теоретиков этого направления, конструктивистская социальная теория разрабатывает конструкты (модели, системы), которые объясняют наше восприятие (как истины) социальных феноменов, причём сами эти феномены взаимодействуют и создают новые сущности.

Критерием истинности этих моделей является не их соответствие «реальности», а их способность решить проблему, их устойчивость и сочетаемость с моделями, разрабатываемыми в других дисциплинах, например в психологии и биологии, если речь идёт о социальной теории.

На основе допущений из области теории познания социальные процессы должно понимать как процессы порождения реальностей и согласованных с ними действий. Это вынуждает каждую социоконструктивистскую теорию из соображений системности заниматься кругом вопросов, касающихся индивидуального конструирования и обозначаемых приставкой «само-» или «авто-/ауто-» (Hejl 1992 : 112).

Хотя социальные отношения и имеют принудительный характер (индивиды должны действовать на основе произведенного социумом определения реальности), не менее важны создание и изменение этих определений реальности путём социального действия. Значение социальной сферы состоит в создании возможностей для коммуникации и координированных действий (Gumin, Meier 1992).

1. Исследование научной коммуникации

Исходя из изложенных теоретических предпосылок, мы обратились к изучению научной коммуникации, так как в период смены эпистемы и признания релятивизма самой науки анализ той сферы, где происходит «производство истины», представляет наибольший интерес.

С позиции идей социального конструктивизма из целого ряда определений науки мы выбираем, то, которое рассматривает науку как социальный институт, а научная коммуникация выступает в этом случае как институциональное общение, так как является неотъемлемой частью функционирования социального института науки.

Социальными институтом мы называем «исторически сложившиеся формы организации и регулирования общественной жизни, обеспечивающие выполнение жизненно важных для общества функций, включающие совокупность норм, ролей, предписаний, образцов поведения, специальных учреждений, систему контроля» (Социологический энциклопедический словарь 2000 : 105). Как социальный институт наука выполняет функцию производства, накопления, распространения и использования новых знаний. Научное сообщество также наделено правом определять, что есть истина, то есть, «истинное знание».

Деятельность научного сообщества регламентирована. Основу профессионального поведения учёного составляют нормы, сформулированные Р. Мертоном (Merton 1973) в форме императивов научного этоса (коллективизм, универсализм, бескорыстие, организованный скептицизм). Одним из наиболее значимых предстаёт организованный скептицизм, который легитимирует это право на изречение истины и призван доказать объективность и беспристрастность научного сообщества, в дискуссии обнаруживающего «истинный порядок вещей». Организованный скептицизм, реализуется в научной коммуникации в виде дискуссии, в том числе и на научных конференциях, где происходит обмен полученным знанием и обсуждение его «истинности». Научная дискуссия, таким образом, представляет собой одну из важнейших составляющих института науки.

Вопреки универсализму и коллективизму – научным императивам, называемым Р. Мертоном в качестве основных для науки и научной деятельности, вопросы статуса, как показывают эмпирические исследования, никогда не уходят с поля научной коммуникации. Более того, именно у учёных с высоким научным статусом, как правило, больше шансов оказаться авторами утверждений, принимаемых за истинные. Безусловно, в институциональной коммуникации, каковой в нашей модели является научное общение, сам регламент способствует конструированию целого ряда параметров, в том числе и статуса. Вместе с тем, статус создаётся в коммуникации. От того, как, при помощи каких стратегий и тактик представляет свою точку зрения ученый, во многом зависит, будет ли она признана заслуживающей внимания, а он сам – авторитетным лицом.

Далее мы рассмотрим конструирование параметра «гендер» в устной научной дискуссии и коммуникативно-прагматические «последствия» этого процесса, связанные с параллельным конструированием так называемого «статуса эксперта», или статуса авторитетного лица. О статусе эксперта см. (Kotthoff 1997, Baron 1996, Барон 2005); о понятийно близкой ему категории авторитетности см. (Болдырева, Кашкин 2001; Болдырева 2006).

Современные концепции исследования гендера требуют проводить собственно гендерный анализ на завершающей стадии исследования. Необходимым же предварительным этапом работы должно быть описание общих условий протекания коммуникации. В нашем случае это материал и способ его получения, жанр, институциональные особенности, способы выражения согласия/несогласия в устной научной дискуссии.

Материал исследования: для создания эмпирической базы методом включённого наблюдения собран корпус аутентичных аудиозаписей устных научных дискуссий, проводившихся на семи научных форумах гуманитарной направленности, проходивших в вузах г. Москвы в период с 2005 по 2006 год общим объемом около 40 часов. Это были конгресс «Философия – будущее цивилизации», симпозиум «Речевая деятельность. Языковое сознание. Общающиеся личности», семинар «Лингвострановедение: методы анализа, техника обучения», конференции «Функциональные стили звучащей речи», «Языковые механизмы комизма», «Речевая коммуникация на современном этапе: социальные, научно-теоретические и дидактические проблемы», «Эвристический потенциал концепций профессоров Э.Г. Ризель и Е.И. Шендельс».

Формат научного форума (конгресс, симпозиум, семинар, конференция, круглый стол) в данном случае не имел значения; единственным обязательным требованием было наличие дискуссии, протекающей в неподготовленном режиме. Далее термином конференция мы называем научный форум любой жанровой разновидности. Под дискуссией мы понимаем вид академической коммуникации, процесс обмена мнениями, происходящий после представления доклада на научном форуме.

Институциональный характер научной коммуникации проявляется в регламентированности научной дискуссии. Академическая коммуникация наиболее высокой степени публичности и официальности обнаруживает значительно больше ограничений и регламентированности содержательного, временного и личностного характера, нежели менее структурированные коммуникативные ситуации.

В области выражения согласия/несогласия институциональность проявляется в преобладании косвенных способов выражения согласия и особенно несогласия, а также в зависимости средств выражения согласия/несогласия от статусных и ролевых характеристик коммуникантов. Так, обнаружена «асимметрия прав» докладчика и участника дискуссии – первый находится в более жёстких рамках. Институциональность ситуации накладывает большее количество ограничений на поведение докладчика.

Зафиксированные отклонения и нарушения институциональных рамок свидетельствуют о нежёстких границах изучаемой коммуникативной ситуации в отечественной академической традиции. Они также демонстрируют расхождения в моделируемом и реальном вариантах научной коммуникации. Так, в теоретической модели научного профессионального общения главная роль отводится полемике и дискуссии как проявлениям организованного скептицизма, по Мертону. Эмпирия же показала иную расстановку приоритетов: материал содержит многочисленные нарушения институциональной рамки «доклад – дискуссия». Недостаток времени приводит к отмене дискуссий, но никогда – к отмене доклада.

Анализ критических реплик участников дискуссии выявил, что ведущей стратегией изучаемого вида коммуникации является стратегия неконфронтативности. Она требует от участников научной дискуссии смягчать категоричность критического выступления. Именно такой способ выражения несогласия является институциональной нормой вербального поведения в коммуникативной ситуации «Научная конференция» (наш материал, однако, фиксирует случаи нарушения этой институциональной нормы).

Специфика анализируемого материала по сравнению с теоретическими моделями, разработанными на доэмпирической стадии теоретизирования, состоит в следующем:

1) анализируемые виды согласия и – главным образом – несогласия в собранном аудиоматериале «в чистом виде» встречаются редко; практически всегда они полифункциональны;

2) обнаруживается очевидное и значительное преобладание косвенных видов выражения согласия и – особенно – несогласия.

Названные факты затрудняют идентификацию как операциональной единицы исследования, так и речевого акта «согласие»/«несогласие», что требует выявления дополнительных невербальных и контекстуальных идентификационных признаков, которое, в свою очередь может обеспечиваться лишь применением метода включённого наблюдения. Включённое наблюдение, таким образом, представляет собой неотъемлемую составную часть исследования и является обязательным методом при сборе и изучении аудиоматериала, позволяя получать актуальную невербальную информацию, создавать необходимые для интерпретации материала фоновые знания, а также использовать рефлексию и интроспекцию носителя языка.

Согласие определяется как высказывание, отражающее сходство, совпадение мнений, позиций, точек зрения собеседников, а несогласие, соответственно, как высказывание, отражающее несовпадение мнений, противоположную позицию.

Выявлены различия в выражении согласия/несогласия:

а) по направленности на того или иного участника коммуникации, что связано со статусными и ролевыми характеристиками участников (симметричные и асимметричные);

б) по степени эксплицитности (прямое или косвенное).

Прямым считалось согласие/несогласие, содержащее соответствующие формальные маркеры. К косвенному отнесены речевые акты, которые не содержат языковых маркеров согласия/несогласия, однако имплицируют его. Распознавание такого согласия/несогласия обеспечивается рядом факторов и, прежде всего, знанием исследователя об актуальной коммуникативной ситуации.

При общей доминирующей стратегии неконфронтативности выявлен ряд тактик, служащих для её реализации:

1. Тактика маскировки и смягчения критики.

2. Тактика предвосхищения критики.

Тактика маскировки и смягчения критики реализуется с помощью следующих приёмов (При этом границы между названными приёмами отсутствуют; приёмы также могут использоваться одновременно):

1. Использование квазивопросов

У1. Вопрос по основному термину// Э-э… мне кажется как носителю языка/ что многие единицы/ которые вы приводили в качестве примеров/ ограничиваются одним случаем употребления// Такие как «береги chest с молоду»/ э вот «под лежащую корову доярка не полезет»/ и так далее// Тогда возникает вопрос// А можем ли мы окказиональные выражения называть пословицами?

Квазивопрос может представлять собой единичный вопрос или серию последовательных вопросов. Такого рода высказывания не всегда сохраняют вопросительную интонацию, она может быть и утвердительной. По сути, важно лишь само слово вопрос.

У1. Вот у меня такой вопрос // Вот все/ что вы говорили о русском языке на примере «Евгения Онегина»/ наверно можно сказать про любой другой язык// Если мы имеем некоторое литературное произведение/ аналогичное «Онегину»// Вот очень интересно было бы на «Дон Жуана» взглянуть с этой точки зрения// Но тогда/ получается что это к языку не имеет отношения//

1. Выражение несогласия под видом уточнения

В несогласии такого рода присутствует слово уточнение или близкие ему по значению лексемы:

У2. А скажите/ вот вы… Можно уточнить такую вещь// Вы отличаете смешное и комическое/ да? И является ли в вашей теории смех показателем комического?

Формулы типа Можно уточнить такую вещь//, У меня скорее уточняющий вопрос//, Скажите пожалуйста/ я хотел(а) уточнить просто//, У меня такое маленькое соображение//, Я хочу добавить одну маленькую вещь//, Правильно ли я вас понял(а)//, Я наверное что-то не понял(а)//, Я просто (видимо) пропустил(а), Вы не оговорились?, Вы возможно оговорились//, Это наверное такая оговорка была//, Вы наверное просто не сказали// и т.п. – маркеры косвенного несогласия. Участники научной дискуссии предпочитают этими и подобными им формулами открывать критические выступления.

1. Применение модальных формул неуверенности

Характерными для устного научного высказывания являются также формулы, ненавязчиво, осторожно вводящие мнение говорящего: мне кажется, как мне представляется, насколько я знаю, если я не ошиблась, по-видимому и т.п.:

У1. А что действительно не смеются дети над Чарли Чаплином?

П. Смеются//

Д. Насколько я наблюдала/ не смеются//

П. Смеются//

Д. Может быть/ у меня другие информанты были//

1. Выражение совета

В речевых актах такого рода присутствует слово совет или близкие по смыслу лексемы, а также говорящий часто эксплицитно указывает на возможную для докладчика пользу рекомендуемого действия:

У3. И э-э просто/ если вас это заинтересует/ ещё в <…> году/ N/ написала прекрасную совершенно… у неё диссертация собственно говоря была посвящена сложным словам в испанском языке//

1. Использование инициальной похвалы

Признаки этого рода несогласия – формулы благодарности за интересный доклад, интересное сообщение и т.д. или характеристики выступления как полезного, познавательного и т.п. Также и здесь может встречаться формула квазивопроса:

У1 Скажите пожалуйста/ я наверное чего-то не понял/ вот в вашем очень интересном выступлении/ этот графический образ который здесь перед нами/ я тоже очень часто прохаживал по Летнему саду/ видел этого Великого Януса/ и я не слышал чтобы когда-нибудь кто-то там смеялся/ я тоже никогда/

Тактика предвосхищения критики, согласно нашим наблюдениям, является превентивной мерой против ожидаемых возражений, то есть, несогласия. Так, выступление может начинаться словами: Я прошу прощения// Я э-э не претендую ни на какую законченную концепцию/ заранее говорю//.

Приемами реализации этой тактики служат:

• извинение как инициальная формула. Причём извинение может не быть связанным с дальнейшим содержанием выступления;

• неперформативное высказывание с частицей не при глаголе, выражающем, так сказать, амбициозное желание: я не претендую на…, я не обобщаю… и т.п.;

• предупреждение, выраженное наречием времени + глагол говорения: заранее говорю/сообщаю/информирую и т.п.

После установления способов выражения согласия/несогласия проведено исследование гендерной специфики выражения согласия/несогласия в рассматриваемом жанре. Подробное описание материала, хода исследования, правил транскрипции и статистических подсчетов см. в диссертации Л.Н. Масловой (Маслова 2007).

1. Конструирование гендера в устной научной дискуссии

Методологическую основу этой части исследования составили труды представителей постмодернизма и постструктурализма И. Гоффмана (Goffman 1994), Х. Коттхофф (Kotthoff 1997, 2001; Коттхофф 2005), Дж. Коатс (Коатс 2005), Д. Таннен (Tannen 1990, 1994; Таннен 2005), а также теоретические разработки Московской школы лингвистической гендерологии и близких к ней исследователей (Кирилина 1999, 2001, 2002, 2003; Гриценко 2005, 2006; Кирилина, Томская 2005; Томская 2006; Томская, Маслова 2006).

Такие категории как пол, возраст, статус и этничность в новой философии признаны социально и культурно конструируемыми (Кирилина 2006), что подготовило почву для осмысления пола как социального конструкта и способствовало возникновению понятия «гендер», более точно соответствующего новым методологическим установкам.

Гендер в границах теории социального конструктивизма рассматривается как один из параметров социальной идентичности (Connell 1987; West, Zimmerman 1987; Günthner 1992; Kotthoff 2001). Так, на взгляд Х. Коттхофф, «gender is primarily seen as a category of the social order, not of the person» («Гендер рассматривается как категория, прежде всего, социального порядка, а не как личностная категория»; перевод – Л. Маслова) (Kotthoff 1997 : 140). Все это позволяет говорить об относительной автономности гендера.

В целом ряде научных трудов, посвященных изучению так называемой «живой» коммуникации, отмечается тесное взаимодействие параметров, составляющих социальную идентичность (Земская, Китайгородская, Розанова 1993; Кирилина 1999; Kotthoff 1997; Tannen 1994; Coates 1995; Baron 1996, 1998). Так, в институциональной коммуникации категория «гендер» особенно тесно связана с категориями «статус» и «роль», которые весьма значимы в условиях статусно-ролевой иерархии, характеризующей институциональное общение. В ряде случаев гендер связан и с возрастом (Kotthoff 1997; Baron 1998; Tannen 1994).

Тесная связь гендера со статусом отмечалась в теории власти М. Фуко (Фуко 1996). Вместе с тем гендер никак не идентичен статусу или ситуативной роли – это убедительно доказано в трудах Б. Барон, Х. Коттхофф и др. (Kotthoff 1997; Baron 1996).

В нашем исследовании также проявлялись различия в статусе, гендере и роли коммуникантов. Например, некоторые учёные обладают высоким внешним статусом. Однако число таких лиц относительно невелико. Внешний (сформированный) статус – статус, уже имеющийся у учёного к моменту начала конференции, возникший в результате его предшествующей деятельности, известной профессиональному сообществу; внутренний (формируемый ситуативно) статус – статус, возникающий в результате коммуникативного взаимодействия в данной коммуникативной ситуации. Подробнее см. (Kotthoff 1997; Baron 1998).

Лицо с высоким социальным статусом может выполнять ситуативную роль ведущего секции. Однако наблюдения показали, что работа секции и условия коммуникации в ней значительно менее формальны и институционализованы, в меньшей степени ориентированы на воспроизводство статусных различий, то есть, более демократичны.

Статусную иерархию также в некоторой степени нейтрализует и другой параметр – ситуативная роль: все присутствующие являются участниками секционного заседания. Роли участника дискуссии и докладчика, на наш взгляд, основанный на наблюдении, являются примерно симметричными. Руководитель секции также часто меняется, чем подчеркивается демократичный характер мероприятия. Таким образом, мы имеем ситуацию относительной статусно-ролевой симметрии.

Все это позволяет сделать следующее допущение: подавляющее большинство присутствующих образуют примерно равные по статусу коммуниканты. Это допущение позволяет, в свою очередь, построить исследовательскую модель с одной переменной, которой и является гендер.

Можно говорить лишь об относительно равном статусе коммуникантов, т.к. они имеют разную известность, разные учёные степени, представляют более или менее известные научные школы и т.п., но более или менее демократичный характер коммуникативной ситуации и нежёсткие институциональные рамки в достаточной степени нивелируют статусные различия.

Включённое наблюдение показало, что наименее низким статусом – и это не нивелируется – обладают аспиранты. Однако этот факт не мешает построению модели с одной переменной по той причине, что в исследованном материале аспиранты ведут себя в вербальном плане очень схоже – сами не задают вопросов и им вопросов почти не задают. После их выступлений дискуссии практически не происходили.

Следует подчеркнуть, что не все наблюдаемые нами ситуации характеризуются статусно-ролевой симметрией, ряд коммуникативных ситуаций отличается ярко выраженной иерархией. Подобные контексты здесь, однако, не рассматриваются.

Выбор коммуникантами того или иного средства выражения согласия/несогласия из широкого репертуара, которым располагает русский язык, зависит от ряда факторов. В ситуации научной дискуссии этот выбор зависит и от стратегической цели говорящего. На основе анализа эмпирического материала мы предлагаем выделить две таких цели:

• демонстрация собственных достижений, повышение своего авторитета и статуса в научном сообществе;

• ознакомление научного сообщества с полученными результатами исследования, продвижение науки вперёд, коллективное обогащение знанием.

Труды Д. Таннен (Tannen 1990; Таннен 2005) дают основание рассматривать роль гендерного фактора при выборе соответствующей стратегии как весомую. Реализация же цели происходит при помощи определённого – хотя и довольно широкого – диапазона языковых средств.

Эти цели соотносимы с моделью повседневного общения, предложенной в работах Д. Таннен, где различия между коммуникативными стилями мужчин и женщин представлены в терминах бинарных оппозиций, в которых левый термин соответствует мужскому стилю, а правый – женскому:

• информативный разговор – фатическое общение;

• статус – связь;

• соревнование – общность;

• независимость – близость;

• публичное – личное (Tannen 1990; Таннен 2005).

По мнению Д. Таннен, вследствие разной социализации и неодинаковых требований, предъявляемым обществом к лицам мужского и женского пола, большинство женщин охотно делится своими проблемами, не стесняется обращаться за помощью, цен